Матрёшка. Перезагрузка - страница 16

Легыч выбрался из лужи, готовый зубами разорвать мою шкуру. Я развернулся и побежал, это я умею. Привычно, как трусливый заяц, как дрожащий суслик. Только бы успеть, пока они не очухались.

С другой стороны есть выход, из кафе. Завернул за угол, вот она, маленькая дверь. Успел! Сдирал костюм и хихикал, от нервов, наверное. И мне в первый раз не было страшно. Наташа, посудомойка, наткнулась на меня:

– Ой, ты чё тут-то переодеваешься? – с сигаретой в руке вышла за дверь.

Я услышал, кто-то к ней подгрёб. Видать, один из парней Легыча:

– Э-э, вы тут быка не видели? Бегал тут один…

Я вжался в стенку. Но Наташка не подвела, хрипло хохотнула:

– Вы чё, нарики, совсем? Какой бык? Ты с дурью-то завязывай!

Дальше всё стихло, парень ушёл. Я вернулся в зал, праздник подходил к концу. Галя успокаивала родителей, которые возмущались, что какие-то парни ломились в дверь, требуя «быка». Ага, здорово, Легыча выставили. Стало ещё приятнее от его унижения. Я подождал наверняка, выглянул на улицу. На лестнице никого не было. Дети расходились, на все голоса рассказывая, как сначала загнали, а потом отпустили бизона в прерии. Галя прощалась со всеми, удивлённо шепнула мне: «Ну, ты и выдал сегодня! Молодец, хорошая импровизация получилась». Галя права: я выдал, так выдал!

Мне было легко и так весело, особенно когда вспомнил, как Легыч летел в кусты. Видела бы Низова своего «красавца». Пусть теперь отмывается, придурок. Так, веселясь, я пошёл к выходу и похолодел. Зотый, собственной персоной, помогал одеваться маленькой девочке. Вот с кем Легыч стоял на крыльце! Девочка тараторила, коверкая слова:

– Шаша, он же хороший, бижон, это бык такой, индейшы охотилишь, охотилишь, да и вшех убили А мне жалко штало. Можно ведь его приручить, да ведь? И кататьша.

Я замер. Зотый хихикал и кивал головой, застегнул пальтишко, встал с коленок, обернулся. Посмотрел на меня, на сумку. Стопудово всё просёк! Я не знал, что делать. Зотый заржал: «Бижон!», кивнул мне. Первый раз за всю жизнь. И ушёл, держа девчонку за руку. Ничего себе, Зотый – нянька? И тут до меня дошло кое-что похуже – домой лучше не возвращаться. Зотый расскажет Легычу. И всё.

– Ты не ушёл ещё? Мама ругает, что поздно тебя отпускаю. Иди, не жди. Меня Андрей встретит.

– Галь, – я замялся. – А можно, это… у тебя поживу?

Галя посмотрела удивлённо:

– Что, Антош, совсем плохо тебе? – просто так спросила, душевно, понимающе.

Я только что, один, разбил всю дворовую банду. Они щемились, падали в лужи, орали беспомощно. Но это был маленький миг, совсем крошечный проблеск удачи, а впереди меня ждало всё то же: унижение, страх, тяжесть…

Ну, заревел, и что. Подумаешь, накатило на пару секунд всего, так Галька всполошилась, забегала. Прямо, как мамка. «Антоша, пошли ко мне. Поживи – сколько хочешь!» Приятно, конечно, что есть куда уйти, спрятаться, пересидеть. Но всё время ведь не будешь прятаться. Всё равно Легыч поймает. Я отдал сумку Гале, и пошёл домой.

Не знаю, что это было – то ли пофиг совсем, то ли надоело бояться.

Надо было сразу всё решить. В прошлом году ещё, когда мы только переехали, и он первый раз крикнул: «Подь сюды! Ты кто такой? Бабки есть?» А я испугался. Нет бы как-то ответить, пройти мимо. Я попёрся к нему и сам вывернул карманы. А там была одна мелочь. Он бросил мне её в лицо. А парни ржали. И с тех пор я трясся, обходил дом, придумывал разные лазейки, жался в подъезде, чтобы не попасться ему на глаза. Сам себя бесил, самому противно.