«Круг смелости» начался. Где-то внутри палатки, в деревянной бочке, носится Помазун. Трещала, гремела и дымилась бочка вертикального круга. Запахи отработанного бензина проникали сквозь рваную парусину.
Закончился сеанс, и Помазун увидел Петра.
Здорово, Петя! Вот так аномалия! Гляжу – глазам не верю, думаю – закрутился. Гляжу опять – нет, правда, Петя! Видишь, у меня тоже техника! Город сразу пришел навстречу. Раньше, месяц да теперь две недели тренировали – Степа в бочке, как зверь.
Непривычно было видеть Помазуна в таком наряде – в узких кожаных штанах, в куцой курточке.
– Артист государственных цирков. Удивляешься? Комбинация! На конях не справился. Одно дело – в степи на кабардинке, другое дело – на арене. Дрессировать надо, кони не слушают. На мотоцикле хотя и шумней, а выгодней. Кончил отпуск?
– Да.
– Твое дело ясное. Мы свое отслужили.
– Нашел себя на новом поприще? – Петр угостил Помазуна папироской.
– Бочка. Для огурцов самый раз, а человеку тошно.
– Быстро разочаровался.
Помазун присел на корточки.
– Какая-то неувязка получается у меня с сердцем. Раньше не обращал внимания. Покалывало и покалывало. А тут намотаешься за день в бочке, в глазах темнеет. Дам десять сеансов – и уже больной, хоть котлеты с меня лепи. Да еще на грех мотоцикл. Работаю на своем. А я его порядком потрепал еще в станице. Камеры тоже неважнец. А если лопнет камера… смерть! Стенка плохая, шатается, трещит, пыль летит. Рассказывали случай. Был такой отчаянный гонщик. Отказало у него управление, саданулся вниз! Рулем проткнул себе печенку, как пикой. Можно свободно сыграть в ящик на этой стенке, не знаешь, когда она вздумает рассыпаться…
Помазун торопливо рассказывал о своей новой жизни и даже не искал сочувствия у Петра. Шильца его усиков опустились книзу, в глазах появилась неуверенность, щеки посерели. С лица успел сойти медноватый степной загар.
– Что ж, никто не неволил. На себя маши кулаками.
– Нет. Почему? Ты меня, видно, не так понял. Деньги живые. Отдай, а то… потеряешь.
– Разве только в деньгах дело, Степа?
– Без них человек, как свадьба без музыки. Кстати, как твои амуры?
– Сговорились с Марией крепко… – Петр посветлел. – Свадьбу сыграем с музыкой на тот год, после демобилизации. По-старому сказать – обручились.
– Желаю успеха, Петя. Мне пора. Можешь полюбоваться, пропустят без билета. – Помазун поиграл часами с секундомером. – Вернешься, верю. Авансов много надавал и Марусе, и нашему колхозному фанатику. А вот сколько продержишься у сырой мать-землнцы – не знаю. Думаю, тоже на асфальт потянет.
– Не потянет.
– Скажешь гоп, когда перескочишь, Петя. Тебя сейчас обхаживали, горы обещали. Это пока к ним в штат не вошел. А хомут натянут, вожжи возьмут – и только уши востри, чтобы не прозевать, когда «но», когда «тпру» скомандуют. Нажевался я этой зажиточной радости, как тухлой колбасы…
– Не туда забрался, Степан, – остановил его Петр, недовольный такими речами. – Твое дело теперь бочка, а из нее много не увидишь. Сектор обозрения, прямо отметим, куцый.
– Может быть, – холодно заметил Помазун. – Прощай, Петя. Желаю тебе наилучшего румба. – Секундомер снова блеснул в его руках. – Как Машенька?
Вопрос был задан как бы невзначай. Степан ждал ответа, потупив глаза и покусывая кончик черного усика.
– Не тянет к ней? – в открытую спросил Петр.
– Тянет, но держусь, – дрогнувшим голосом признался Помазун. – Думал, Петя, в люди выскочить, а видишь, на мотоцикл вскочил. Наездник из Уйль-Веста. Снится мне Машенька, комариная талия, сережки ее, ротик бутончиком. Да если ее приодеть, хоть в кино снимай.
