Только я миновал принадлежащие ученой братии флигели и сараи, только ухватился руками за верхний край ограды и оперся сапогом на удобный камень, только подтянулся, собираясь перелезть, как кто-то хвать меня за рукав.
– Ай-ай, достопочтенный хеск хронист, какой пример подаете простым горожанам!
Оле Сван.
– От Хрорика спасаешься? – деловито поинтересовался капитан, оседлывая заграждение.
– От него. Тебя тоже запряг?
– Всё о страже, – кивнул Оле. – От устава до суеверий. Как надо, ученые сами напишут, с меня только сведения. Ох, силен ректор! Всех, кого поймает, к делу приставляет, а сам только следит, чтобы не отлынивали. И смотри ж ты, все удается, и в Университете Хрорика любят. Знаешь, почему?
Я задумался. Только что хеск ректор дал мне задание… Да нет, просто отдал приказ, не поинтересовавшись, ни хочу ли я заниматься сбором материала для энциклопедии, ни есть ли у меня на то время. А я… Я, фунс побери, безмерно рад предложению Хрорика и уже предвкушаю, как в ближайшее время буду не скучно шуршать документами в архиве или пялиться в окно ратуши, а займусь хорошим нужным делом. А что до Оле, так он ни одного новичка не выпустит из когтей прежде, чем ни расскажет ему все о городской страже, да не по одному разу.
– Так в чем причина благоденствия?
– В том, что Хрорик поручает людям только то, что им интересно и что они могут сделать.
– Верно мыслишь, – одобрил Оле. – Слезаем с забора, а то сидим, как два ворона. Ты куда сейчас?
– К Хельге, на «насест».
– И я туда же. Идем.
По поребрику вдоль улицы идти гораздо интереснее, чем по брусчатке. Оле взглянул с одобрением, для стражника узкий каменный брус не забава, а еще одна тренировка. Но сам предпочел мостовую.
– Вот, это хорошо. А будешь в ратуше качаться на стуле, и сам грохнешься, и мебель казенную поломаешь.
– Откуда ты знаешь, что я… – оскальзываюсь на поребрике, но все же умудряюсь удержать равновесие.
– Предположил.
– Скучный ты человек, Оле Сван, ни фантазии у тебя, ни полета мысли.
– Зато у тебя их хоть отбавляй. А в семье должен быть хоть кто-то серьезный и здравомыслящий.
– А Хельгу ты таковой не считаешь?
– А как ей без помощников? С вами, оболтусами? Что ты, что Вестри. Даже дочка моя, и то… Не в меня удалась.
– Оле, Герда ж тебе не родная.
– Ох, Ларс, не знаю. Я в молодости, до Хельги, часто блуд… заблуждался.
А ведь Сван, похоже, не шутит. Дрожите, недоброжелатели капитановой дочки.
– Ты бы хоть песенку ей сочинил или стишок какой, – как ни в чем ни бывало продолжил Оле. – В порядке ухаживания.
– Оле, я не умею.
– Ага, и вообще неграмотный. Я Хельге и то… Подожди-ка.
Сван по стражнической привычке все время оглядывался на ходу, а теперь вовсе развернулся назад и, чуть пригнувшись, внимательно созерцал что-то или кого-то на виднеющейся в просвет меж домами Поперечной улице. Выражение лица у капитана было на редкость довольное.
– Так, идем, – Оле вроде и не побежал, но угнаться за ним было трудно. – В сторонке постоишь, посмотришь, чтоб не говорили потом… Ну здравствуй, Ключарь.
Жертвой Свана оказался совершенно неприметный человечек из тех, с кем десять лет проживешь по соседству, а потом, встретив на улице в другом квартале, не заметишь или не узнаешь. Блеклый балахонистый плащ и шляпа с обвисшими краями скрывали его фигуру и лицо, вовсе лишая всякой индивидуальности. Горожанин неуклюже топтался на крыльце дома. Чего Оле к нему прицепился?
