Так вот я – такой же инструмент Бога. Богу нет никакого дела, в комфорте ли я, есть ли у меня семья и много ли у меня врагов. Бог лепил меня не для того, чтобы этим интересоваться. Глупо отрицать, он, конечно, подбрасывал мне кое-что в жизни. Но ведь хороший слесарь тоже следит, чтоб инструмент не пришел в негодность. А я запросто мог. Прийти в негодность.
Итак, я изобрел Маяки.
То есть прости, немного не так. Я ничего не изобрел. Маяки существовали всегда. Я придумал, как эти Маяки продемонстрировать всем. Чтобы все увидели, что они-таки есть. И что Маяками можно и нужно пользоваться.
Теперь о Маяках оставалось только рассказать.
5.
Как я уже вам говорил, ничего, кроме пятидесяти сценариев, по которым сняли сериальное кино, моей книги и ещё живого журнала в моём творческом багаже, фактически и нет.
Рассказики и разные статьи, которые я писал для журналов и газет, очерки какие-то, работы на конкурс, дипломы на двери моей комнаты – это тоже было, но как-то совсем уж не воспринималось мной самим всерьёз. Всё это было чем-то игрушечным, ненастоящим.
Но если ещё 10 ноября в этом своём творческом багаже книгу о Маяках я никак не выделял, то сегодня, 11 ноября, книга эта уже стала казаться мне совсем немалой ценностью. Засияла, можно сказать, жемчужиной. Не меньше.
И вот передо мной сидит человек, который хочет эту жемчужину купить. Купить без моего права переиздания или дальнейшей работы над концепцией Маяков.
Купить за десять тысяч долларов.
По-моему, жемчужины стоят больше.
Тем более, что мне пришлось бы продать всё, с потрохами. Мне пришлось бы забыть о концепции Маяков.
Конечно, если бы я не видел в чемоданчике Шепетинского большого количества нарядных пачек с банкнотами, я бы, может быть, так и не думал. Но я прикинул, что с собой у него тысяч пятьдесят, не меньше. Тут же я решил, что все эти деньги предназначаются для того, чтобы купить меня и моё молчание. Просто первый заход – это как будто бы на лоха. Хотят купить дёшево. Зачем давать пятьдесят, если лох продаст за десять?
Шепетинский положил листки договора на стол, наверх положил ручку. Придвинул всё ко мне.
– Сто тысяч, – ничуть не стесняясь и глядя в глаза Шепетинскому, произнёс я. Чёрт его знает, сколько там в его саквояже. Не будем мелочиться.
Борис посмотрел на меня с печалью.
– Не расслышал?.. – сказал он, хотя было очевидно, что расслышал он всё прекрасно.
– Сто тысяч долларов, – повторил я.
– Вы верующий человек, Александр Николаевич? – спросил зачем-то Шепетинский.
– Ну допускаю… Что нечто такое есть.
– То есть Бог.
– Пусть будет Бог.
– А чего же вы его не боитесь, Саша?
– В каком смысле? – не понял я. Я действительно не понял.
Человечек взял со стола пачку сигарет, сунул сигарету себе в рот:
– Бога вы не боитесь, Александр Николаевич, вот в каком смысле. Вы сколько книжечек-то своих продали?
Шепетинский занялся прикуриванием сигареты.
– Все мои, что продал, – меня стал злить этот разговор. Борис затянулся и выдохнул, получилась пауза.
– Саша, не валяйте дурака. Кстати, позвольте вопрос.
– Позволяю, – я почувствовал, что торговаться придётся жестко.
– Саша, прошу прощения. Скажите, а отчего вы так одеваетесь? Ждали, в общем-то, достаточно уважаемого человека в гости, может быть, даже из-за границы. А выглядите, мягко говоря…
На мне была выцветшая майка с растянутым горлом, старые, совершенно не модные джинсы и разные носки. По сравнению с элегантным Шепетинским я выглядел действительно, как минимум, странно. Не совсем для приёма гостей.
