«Я назвала его Антон», – сообщила я своей семье. «Кого?» – одновременно спросили родители. «Его. Вашего первого ребенка».
Они помрачнели. «Да, – сказал папа, – надо было все-таки записать его». Мама вздохнула. «Когда? Мы же просто не успели…»
Вот тут и выяснилось, что каждый из них про себя придумал для него имя.
Несколько дней спустя я сидела за столом и рисовала. Его. Большого красивого старшего брата. Того, кто защитил Акима, когда шестиклассники избили его за то, что он не давал им повесить щенка. Того, кто остановил меня, когда я протянула руку монстру и собралась отправиться в роковое путешествие.
Рисовала я неважно. Красавец брат получился кривобоким, с квадратным лицом и глазами разного размера. Отложив в сторону этот портрет, я взяла другой лист бумаги и сверху написала большими буквами: АНТОН. Подумала и ниже вывела: БОРИС. Затем, ниже, – ДМИТРИЙ. И под ним – ОЛЕГ. Мне показалось несправедливым взять для брата какое-то одно из этих имен. И я взяла все – по одной, первой букве, от каждого. Получилось: АБДО.
Так в моих мыслях поселился брат, друг – А́бдо. Он рос и взрослел вместе со мной. Природная скрытность порой мешала мне поделиться чем-то сокровенным даже с Акимом, но Абдо я могла рассказать все.
До сих пор я иногда мысленно обращаюсь к нему. Советуюсь с ним. Рассказываю, что произошло. Он появляется то в углу комнаты, то на пассажирском сиденье моей машины, рядом со мной, то сидит на широком подоконнике в кухне, то стоит перед зеркалом трюмо, пытаясь в нем отобразиться.
Да, это пресловутый «воображаемый друг». И нет, я не злоупотребляю общением с ним, я понимаю, что его нет, как нет его отражения в зеркале, как нет вообще ничего, оставшегося от него. Разве что горстка праха в земле. Ведь прошло уже более сорока лет со дня его смерти.
***
Мне вдруг показалось, что кроме нас с Николаем в комнате кто-то есть. Может быть, тут незримо присутствует брат Абдо? Один? Или уже с Акимом?
Меня передернуло.
– Что с тобой? – спросил Николай, встревоженно посмотрев на меня.
– Все в порядке, милый. Просто вдруг стало зябко.
Он вскочил, схватил со спинки стула мою теплую вязаную кофту и подал мне. Я с улыбкой посмотрела на него. А на стуле, закинув ногу на ногу, сидел Абдо, с улыбкой глядя на нас. Возможно… «Ничего нельзя исключать, правда, дядя Арик?»
Я перевернула страницу старого фотоальбома.
– А это кто? – поинтересовался Николай, ткнув пальцем в фотографию цвета сепии, на которой был запечатлен крупный мужчина, одетый в костюм в мелкую клетку; с тростью, в круглых очках, с аккуратно подстриженными усами и небольшой бородкой.
– Это прадед Аким. Тебе он – прапра.
– А, я знаю, он был врачом. В его честь назвали моего папу.
– Верно.
– Ты его видела?
– Нет, он умер за семнадцать лет до моего рождения. Удивительный был человек. Знаешь, как его называли? «Творец чудес и чудо Творца». Обычный сельский доктор, а лечиться к нему из всей округи приезжали. Даже из города.
– Из нашего города?
Я кивнула.
– Конечно, в те времена здесь было гораздо меньше народа…
– Семьсот тысяч?
– Меньше.
– Четыреста восемьдесят семь?
– Думаю, не больше тридцати.
– Все равно это очень много!
– Однажды мы с тобой съездим в деревню, откуда он родом. Там, наоборот, почти никого не осталось…
Из альбома выпала маленькая цветная фотография. Николай подхватил ее в сантиметре от пола. На ней светловолосый мальчик с ясными глазами крепко обнимал крошечную девочку в ее первом платьице – зеленом в маленьких желтых яблоках.
