– Готовься, пришла твоя дочь.
Пенни ахнула и попыталась успокоить руки, скрестив их. Чрезмерная дрожь выдавала ее волнение. Она очень давно не видела Линду и, сколько пробыла за решеткой, все время мечтала, что она и Милли придут, чтобы навестить и проведать родную мать. Но Линды и Милли все не было и с годами Пенни начала понимать, чего стоили ее же нерадивость и слепота по отношению к святому.
– Папа, что за срочность?! Я должна была завтра попасть на важную встречу, а ты вытащил меня! – ругалась Линда, с недовольным лицом влетев на кухню, а потом посмотрела на мать, широко растопырив глаза.
Пенни Норват несмело поднялась с места и поднесла дрожащие руки к своему лицу. Она прятала слезы радости. За годы существования вне свободы, Пенни совсем высохла и осунулась, глаза потеряли блеск, а лицо – былой шарм. Но ее больше заботили те изменения, что происходили внутри; Пенни не понимала, как могла раньше не думать о своих дочерях, предпочитая им поездки по модным мероприятиям. Будь Пенни на двадцать лет моложе, наверняка, не смогла бы смириться с тем, во «что» превратилась. Но сейчас для нее было важно лишь одно – прощение ее любимых!
Задержав дыхание, Пенни смотрела на совсем уже взрослую дочь и восхищалась тому, какой она стала. «Линда, моя девочка! Все та же маленькая девочка! Ни капельки не изменилась!»
Линда окинула мать непонимающим взглядом, а затем посмотрела на отца. Он ничего не ответил, с улыбкой наблюдая эту картину.
– Если сможешь, – несмело начала Пенни, – прости меня, Линда. За все прости… – не решаясь подойти ближе, она опустила голову. Слезы длинными ручьями побежали по лицу.
Линда какое-то время стояла неподвижно, не в силах поверить в увиденное. А потом, прокричав «мама!», бросилась к ней и крепко обняла.
Погладив Линду по голове, Пенни испугалась: парик, который потребовал надеть Майкл, слетел с головы дочери, обнажив ее гладко выбритую голову.
– Это модно так! – пояснила Линда, плача от радости. – Мам, как ты?
– Теперь все хорошо… Ты ведь со мной, моя девочка!
– Мам… – Линда никак не могла успокоиться. Она ощущала чувство вины, которую принято называть «испанской», то есть, когда кто-то стыдится поступков другого человека. В данном случае – ее отца, который безжалостно избавился от матери, упрятав в тюрьму. – Ты прости меня, что не приходила к тебе! Я никудышная дочь!
– Ты все правильно делала, это я никчемная мать! Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что вы с Милли значите для меня! Слишком поздно осознала, вы для меня – все, ради чего стоит жить! Сейчас мне и представить трудно, как могла дышать модой, оставляя вас одних, без материнской ласки… Я никогда не говорила с тобой по душам, Линда, не знала о тебе ничего. Я слишком много упустила, но должна была пройти через весь тот ад, чтобы все переосмыслить.
– Мамочка…
Линда, плача навзрыд, сжимала ее плечи все крепче. Она больше не хотела опускать мать, крепко прижимаясь к ней, желая быть к ней еще ближе, насколько это было возможно. Лин всегда не хватало матери, ведь во многих вопросах Майкл был не силен, да и говорить обо всем с отцом ей приходилось неловко. Некоторые вещи, все же, должна знать только мама. Но ее никогда не было рядом.
Звонок на телефон заставил их обоих переключить внимание на Норвата. Майкл, посмотрев на дисплей, в раздражении отошел в сторону и принялся расспрашивать о чем-то своего собеседника.
