Но Горбенко продолжал свой допрос.
– А в Бога вы верите, товарищ Савельев? – по – прежнему строго спросил он Савельева.
– А вы верите? – насмешливо ответил ему теми же словами Савельев.
– Я-то не верю, – сказал Горбенко. – Но, если я вас о том спрашиваю, значит есть у меня для того основания.
– Ну, и я не верю, – отозвался Савельев. – Это всё равно как бы спросить: верю ли я в дырку. Я в армии два года прослужил, там – то я чему-нибудь научился?
И этот ответ понравился Пронину, но Горбенко сейчас же повернул этот ответ против Савельева.
– А зачем же вы крестили своих детей, ежели не верите в Бога? – язвительно спросил он Савельева. – То – дырка, а то в холодную погоду позволили их в купель окунать, простудить могли… Это для чего?
Савельев покраснел, багровая краска сразу залила его щёки и подбородок, а затем побагровел и его лоб, от внутреннего напряжения на нём даже выступили росинки.
Так то жинка, – сконфуженно сказал он. – Бабьи глупости. Я тут не при чём.
– Значит, жена попов поддерживает, а вы тут не при чём? – не унимался Горбенко. – Несерьёзный ответ, а ещё в партию вступаете. Коммунист жену воспитывать должен.
– Я и воспитываю, – сказал Горбенко. – Третьего окрещивать не будем.
– Ну, это мы увидим, – сказал Горбенко. – Но я сейчас про вашу жену говорю. Не работаете вы с ней.
– Это как же мне с ней работать? – спросил Савельев.
– Вот, говорят, ваша жена даже по знахарям и бабкам бегает, – сказал Горбенко. – Ворожит, гадает…
– Ну, это опять одно глупство, – возразил Савельев и даже усмехнулся. – Это она от ревности.
– А вы ей поводов не даёте? – спросил Иванов.
– Да нет, как будто, – весело сказал Савельев. – Я уж ей говорил: заместо того, чтобы колдунам за суеверие платить, лучше бы ты мне горилки купила.
– Вот вы и по части горилки тоже стали нажимать, – продолжал шпиговать Савельева Горбенко. – Как стали много зарабатывать, так горилка у вас, говорят, стала частым гостем на столе.
– Ну, и брехня – спокойно возразил Савельев. – Я горилке внимания уделяю не больше, чем девкам. А вот пиво… пиво я уважаю, иногда за ужином бутылку-другую опорожню…
Он обвёл глазами присутствующих.
– Что, разве нельзя? – спросил он не без лукавства, – он знал, что многие из присутствующих не прочь были бы посидеть за ужин с горилкой.
– Нет, почему же нельзя? – сказал Горбенко. – Я только всё это говорю к тому, что теперь вы примером для всех должны стать, коммунист не только в поле должен пример подавать.
– Это вы понимаете? – спросил Савельева Пронин.
– Понимаю, – рассудительно ответил Савельев.
– Так ты что? – обратился Пронин к Горбенко. – Ты «за» или «против»?
– Разумеется «за», – сказал Горбенко. – Я и на партийном собрании высказывался «за», я только хочу объяснить товарищу Савельеву как теперь возрастает его ответственность и перед самим собой, и перед коллективом, теперь он за всё отвечает во много раз больше, и за жену свою отвечает, и за детей.
– Словом, – усмехнулся Пронин, – взялся за гуж, не говори, что не дюж?
– Вот именно, – подтвердил Горбенко. – Я думаю, Савельев будет хорошим коммунистом, но наш долг сказать ему о его обязанностях.
– Высказаться кто-нибудь хочет? – спросил Пронин.
– Позвольте мне, – сказал Тарановский, секретарь райкома комсомола. – Я бы хотел сказать…
– Да ведь Савельев не комсомолец, – сказал Горбенко, удивляясь тому, что Тарановский хочет говорить о Савельеве.
