Оваловский цикл о Пронине – шедевр советского лёгкого жанра. С увлекательных пронинских рассказов начинался этот своеобразный жанр – военные приключения на стыке шпионских историй и классического детектива.
Трудно не любить майора Пронина. Наш советский Холмс добродушен и проницателен. Он – настоящий советский человек, ровесник века, верой и правдой служивший своей стране. А слово «чекист» для него всегда было синонимом понятия «честь».
И это – одна из причин, чтобы читать и перечитывать книжки про майора Пронина. Особенно – с пылу, с жару.
Арсений Замостьянов,
заместитель главного редактора журнала «Историк»
– Это было одно из самых загадочных и сложных преступлений, с какими я когда-либо сталкивался в своей жизни, – сказал мне Иван Николаевич Пронин. Лёгкая и вместе с тем грустная улыбка чуть шевельнула его губы, насмешливая искорка на мгновение осветила его спокойные голубые и, увы, большей частью холодные глаза, и дымка усталости опять заволокла его грубоватое лицо, обветренное всеми ветрами нашей нелёгкой и беспокойной жизни. – Трудно, очень трудно было докопаться до его сути, но, как говорится, терпенье и труд всё перетрут.
Он замолчал, задумчиво отщипнул виноградину от грозди, свисавшей над его головой, положил в рот, медленно её пожевал и ничуть не поморщился, хотя ягоды были ещё очень кислы и даже соседские мальчишки не начинали ещё совершать за этим виноградом своих набегов.
Потом Иван Николаевич сел на скамейку у стола и задумчиво похлопал по столу ладонями, и, хотя взор его был обращён ко мне, мне показалось, что он не видел меня, взгляд его был точно устремлен куда-то внутрь самого себя, он точно рассматривал там что-то, на какое-то время я был предоставлен самому себе, и, хотя мы находились вдвоём, на несколько мгновений я очутился в одиночестве.
Ох, до чего же он постарел, Иван Николаевич Пронин, с тех пор, как мы с ним расстались…
Постарел и даже обрюзг, лицо его было бледно и одутловато, и эти бледность и одутловатость говорили о том, что с сердцем у него не всё в порядке, прожитые годы дали о себе знать, – да, Пронин был уже не тот, каким я знал его пятнадцать лет назад.
Майор Пронин и его автор. Разговор. Рисунок Анны Леон
Вдвоём с Иваном Николаевичем мы находились сейчас в его доме в станице Улыбинской, – правильнее сказать, в доме, в котором квартировал Пронин, собственных хором у него не было, дом принадлежал отделу коммунального хозяйства.
Домик был невелик, состоял всего из трёх комнат, но построен был прочно, надолго, комнаты в нём были чистенькие, уютные, светлые, не загромождённые лишней мебелью, как это всегда бывало в жилищах, где приходилось обитать Пронину. В одной из этих комнат я жил уже около месяца, а в данную минуту мы с Иваном Николаевичем находились на террасе этого дома. Терраса не терраса, веранда не веранда, балкон не балкон, – бог ведает, как правильнее было назвать место, где мы сейчас находились, – при многих домах на Кубани имеются такие сооружения, которые очень украшают простые глинобитные жилища.
Прямо к самому выходу из дома было пристроено нечто вроде навеса из тонких жердей, площадку над навесом огораживал невысокий дощатый барьерчик, от навеса вниз была натянута толстая проволока, и жерди, заменявшие потолок, и проволока до самой земли были густо увиты шпалерами местного вьющегося винограда, поспевающие гроздья которого свешивались над нашими головами.
