В воду добавляли уксус, затем смачивали получившимся раствором губки и подносили к губам рабов, пока те гребли. Затем раздавали черствые галеты, уже начавшие плесневеть после шторма. Следующими получали свой паек солдаты и матросы. Их паек был в два раза меньше, чем у галерных рабов. Под конец доходила очередь и до пленных в трюме. Из люка опустили небольшую деревянную лестницу, и в трюм спустился надсмотрщик. Он наступил Нико на ногу и пинком отбросил его в сторону. Нико отполз подальше, не сводя глаз с сокровища, которое спустили в ведре на веревке через люк.
Вода!
Воды на всех, разумеется, не хватало. Нико попытался пробиться поближе к ведру, вокруг которого столпились жаждущие. Дюжина рук грубо отталкивала его в дальний угол трюма. Люди в отчаянии пытались пить прямо из ведра, но их тут же отпихивали другие и занимали их место. Мужчины покрепче смогли подойти к ведру даже два раза, но и им не удалось полностью утолить жажду. Как только кто-то начинал напирать слишком сильно, надсмотрщик щелкал кожаным кнутом, и все тут же притихали. Стоя по щиколотку в грязи, рабы напоминали животных в борьбе за выживание в хаотических водоворотах локтей и ярости.
– Пожалуйста! Пустите меня! – яростно пробивался вперед Нико. – Прошу вас!
Но все его усилия были тщетны. За исключением двух младенцев, он был самым младшим из пленников, и шансов у него не было. В отчаянии он стал пихаться сильнее. Кто-то ударил его локтем в переносицу с такой силой, что из глаз искры полетели. Он упал на колени, и его едва не затоптали в давке. Кто-то встал ему на руку, потом на колено. Нико упал ничком. Страх вдруг пересилил жажду. Нико попытался встать, снова упал и на четвереньках отполз к стене. Он качал покалеченную руку, пальцы гудели, из носа шла кровь.
После того как пленники опустошили четыре ведра, надсмотрщик что-то крикнул матросам, и те подняли ведро наверх. Надсмотрщик ушел, а вслед ему неслись крики и мольбы дать еще воды. Затем наверх подняли и лестницу.
По трюму вновь разлились уныние и обреченность, пленники боролись за лучшие места, где можно было сесть или лечь. Нико сидел у левого борта. Встать из-за низкого потолка было невозможно, потянуться тоже не хватало места. Он сидел на корточках между рослым мужчиной и деревянной балкой. Так было лучше, чем лежать в луже испражнений, но теперь ему вряд ли удастся добыть воды.
Он посмотрел на своего соседа, одного из тех, кому удалось сделать из ведра целых два глотка. Бычья шея, мускулистые руки, огромные мозолистые ладони, покрытые шрамами от ожогов. Нико сразу понял, что это кузнец. Мужчина склонился над лежавшими рядом с ним женой и младенцем. Теперь Нико увидел, что вторую порцию воды кузнец не проглотил. Он прижался губами ко рту малыша, пытаясь напоить его, но бóльшая часть драгоценной влаги стекла по щеке ребенка. Малыш был болен, не двигался и не открывал глаз. Мужчина повернулся к жене, которая, видимо, было ранена. Малейшее движение заставляло ее стонать от боли. С огромной нежностью кузнец положил ее голову себе на колени и как будто поцеловал. Она застонала, закашлялась, и скудные капли воды тоже пропали даром.
Близился закат, барабан боцмана замедлял темп, а вместе с ним замедлялись и взмахи весел. В какой-то момент наступила тишина, весла были подняты на борт. Ночью галера встала на якорь посреди полного штиля. Галерные рабы устраивались на отдых, гремя цепями. С палубы доносились молитвы на арабском, а потом негромкие разговоры и смех.
