Высокий внимательно смотрел на «Сперхафок», но мои парни или сидели, сгорбившись, на банках, или забились под рулевую площадку. День был пасмурный, лил дождь, никто бы не разобрал, рабы это или нет.
– Вы работорговцы? – спросил он.
– Так и есть, – подтвердил я.
– Тогда вы обязаны уплатить пошлину! Много у вас невольников?
– Тридцать, мастер, – сказал я.
Длинный помедлил. Я понимал, что он прикидывает, сколько запросить.
– Пятнадцать шиллингов, – изрек он наконец и протянул руку.
На этот раз уже я вытаращился на него, и его ладонь легла на эфес меча.
– Пятнадцать шиллингов, – повторил он членораздельно, как если бы подозревал, что фризы не поймут сказанного. – Или мы заберем ваш товар.
– Хорошо. – Я тщательно отсчитал пятнадцать серебряных чешуек и ссыпал их ему на ладонь.
Высокий ухмыльнулся, довольный, что одурачил иноземцев.
– А смазливых бабенок на вашем корабле нет?
– Трех последних продали в Дамноке, – ответил я.
– Жаль, – сказал длинный.
Его приятель хмыкнул:
– Погодите пару дней, и мы сможем предложить вам на продажу пару мальчиков.
– Очень маленьких?
– Младенчики.
– Это не про вас товар! – рявкнул первый, явно раздосадованный тем, что спутник завел разговор про детей.
– Мы за маленьких мальчиков хорошо платим, – заявил я. – При помощи плети их можно вышколить как надо. За пухлого послушного мальчишку не сложно выручить добрую цену!
Я выудил из кошеля золотую монету и подбросил ее пару раз на ладони. Я как мог старался подражать фризскому говору Гербрухта и явно преуспел, потому что никто из собеседников ничего не заподозрил.
– Маленькие мальчики продаются почти так же хорошо, как молодые женщины, – продолжил я.
– Мальчики, может, будут продаваться, а может, и нет, – буркнул длинный. – Но если вы их купите, то с обязанностью сбыть за границей. Тут их перепродавать нельзя. – Глаза его проводили золотую монету, которая, отправившись обратно в кошель, звякнула о своих товарок.
– Как тебя зовут? – почтительно спросил я.
– Вигхельм.
– А меня Лиудульф, – представился я распространенным фризским именем. – Нам нужно убежище, и ничего больше.
– Старик, сколько вы собираетесь пробыть здесь?
– Как далеко отсюда до Контварабурга? – осведомился я.
– Десять миль, – сказал длинный. – Нормальный человек способен дойти туда за день, но тебе неделя понадобится. Как ты собираешься туда добираться? Ползком?
Он и его спутник расхохотались.
– Я пробуду здесь столько, сколько мне потребуется, чтобы добраться до Контварабурга и вернуться.
– И нам нужно какое-нибудь жилье, – добавил у меня из-за спины Гербрухт.
– Можете поселиться в одной из тех хижин, – разрешил Вигхельм, кивнув на противоположный берег маленькой гавани. – Но позаботьтесь, чтобы ваши проклятые рабы оставались в оковах.
– Разумеется, – ответил я. – Спасибо. Бог благословит тебя за твою доброту.
Вигхельм на это вновь хохотнул, потом они с товарищем вернулись в таверну. Я едва успел заметить сидящих за столами людей, как дверь захлопнулась, и было слышно, как лязгнул засов.
– А это и в самом деле городской рив? – спросил Фолькбальд, пока мы шли обратно к кораблю.
Вопрос не праздный. Мне было известно, что у Этельхельма есть земли по всей Южной Британии, наверняка владеет он и какой-то частью Кента. Вот только едва ли Эдгифу стала искать убежища где-то вблизи этих имений.
– Врун он бессовестный, вот кто он такой, – отрезал я. – И задолжал мне восемнадцать шиллингов.
