В храме служки напустили дыму. Он стелился по полу не хотя отдельными всполохи и поднимался к куполу. Паутина в углах шевелилась, а поломанные тени превращались в невиданных чудищ пугали до икоты. Когда только младшие волхвы успели развести огонь. В жаровне тлели пахучие еловые угли. Примешивался аромат нового для нас ладана. Купцы привезли из-за моря океана, а волхв баловался экспериментировал. Едко чадили восковые свечи. Дышать невыносимо. Горло сильно першило. Я тихо плакала. Слезы текли против воли. Ну за что мне это. Чем я прогневила богов. Потом стало хуже, много хуже.
Волхв самолично рассыпал горящие угли на полу, в центре храма. Разровнял посохом. Угли трещали и горели багровым огнём, как глаза дикого зверя в ночи.
– Тебе следует ступить на угли дитя.
Старый волхв сделал многозначительно паузу. Я и так боюсь до смерти, а он ещё стращает.
– И пройти по ним от начало до конца.
Добавил он, безразлично наблюдая, как с меня стаскивают сапожки. Краска сошла с моего лица, в глазах двоилось.
– Тогда духи зла оставят тебя. Я буду смиренно молить богов послать исцеление.
И он засмеялся, подталкивая меня к углям.
– О прошу вас, не надо. Я не одержима. Не виноватая.
Я заплакала и вцепилась в его рубаху Жар от углей касался босых ног. Красные, раскаленные, они трещали и рассыпались. Один, самый юркий долетел до пальца на ноге. Боль пронзила, и я завопила что есть мочи.
– Нет, нет, нет. Я не виновата. Не надо.
Старик сильно толкнул сзади, и я вылетела на середину углей. Тот первый уголек не причинил столько боли, сколько сделали остальные. Я запрыгала, поднимая то одну, то другую ногу и с трудом соскочила с углей. Я выла и каталась по полу от боли.
Служки старались не смотреть. Парни выворачивали головы и жались к выходу. Запах горящих углей смешивался с вонью жженой человеческой плоти. Волхв потирал ладони от удовольствия. От жара на лбу выступил пот. Седые патлы неопрятно прилипли к лицу, он вдруг стал похож на демона терзающего меня во сне. Я почти теряла сознание от боли. Ступни нестерпимо горели. Казалось, что я прыгала не по горящему дереву, а чему то намного горячее и опаснее. Правду говорят, что волхв к углям для ведьм подмешивал серебряные самородки. Мол ведьмы мрут от него.
Любава довольная сидела на лавке у стены и улыбалась. Кошель, полный момент, упал перед волхвом. Тот принял подношение и махнул служкам. Молодые парни, отводя глаза от ожогов, подняли меня на руки и вынесли на воздух.
– Она очищена от скверны. Боги смилостивились над ней.
Громкий рык князя заставил всех замереть.
– Что здесь происходит?
Служки вздрогнули и даже старик застыл на месте. Грудь князя ходила ходуном, потом разбило за версту. Видать Анюта нашла его на конюшне. Любил князь сам объездить дикого вороного. А ржание нового жеребца уже неделю не давало спать всему княжьему терему. Довольная, Любавка ласково молвила улыбаясь:
– Княже, в этой опять зашевелилась проклятая кровь ведьмы.
Любава, медленно встала и плавно покачивая бёдрами подошла к мужу. Поклонилась в пол. Ворот рубахи отошёл, полные белые груди норовили выпрыгнуть, отвлекая взор мужа от моих слез. Служки выдохнули свободнее и выволокли меня на воздух. Один самый шустрый помчался за лекарем.
– Кто посмел, без моего веления.
Любава недовольно поджала пухлые губки и разгибаясь бросила:
– Она набросилась на Мариночку, ранила деточку.
