Меченая кровью - страница 9

Вечером, в маленькую келью, в которой меня заперли, зашёл поседевший князь. Плечи опущены, глаза впали. Я отвернулась от него. Предал, убил, и ещё раз убьёт.

– Арина, посмотри на меня.

Конечно, приказал, мне же нельзя перечить отцу. Я порывисто втянула воздух. Медленно повернулась и подняла глаза. Слезы слепили, и на мгновенье мне почудилось, что и он плачет.

– Почему боги не взяли Анютку?

– Верховный Волхв провозгласил, что жертва принята.

Я отвернулась и глядя в пол сквозь зубы зашипела:

– Её накрыла волна с головой, потом тело ударилось о скалы. Она погибла отец! А через год утопну и я.

Отец молчал. Плечи поникли, руки нервно теребили Анюткин платок. Злость внутри поднимала голову. Ненависть кралась в душу. Чёрная часть моей сущности, проклятое наследие матери, поднимал голову. “Не жалей, он тебя не пожалеет”. Я сорвалась на крик. Посмела кричать на князя, на отца.

– Аня погибла в воде!  Она не успела! Твои боги не приняли жертву. Ты и меня просто убьёшь на потеху жрецу и толпе!

Кинула обидные злые слова в его помутневшие от горя глаза. Меня раздирала жажда мести. Я должна. Должна. Что должна, не понятно. Отец молча вышел, но уходя поцеловал в макушку, первый раз в жизни. Тьма отступила. Одно мимолетное касание, и тьма отступила.

Я села на деревянную жесткую лавку. Слезы пересохли. Все выплакала. Пришло страшное осознание, в смерти любимой сестры, виновата я. И только я. Ни боги, ни отец не причём. Она опоздала из-за меня. Если бы Аня не стала меня предупреждать. Тогда. Тогда она бы не потеряла то мгновенье пока боги держали открытым ход, и она бы успела в сады Ирия. Успела бы пока море спокойно.

Мы вернулись домой. Время шло дальше. Жизнь продолжалась. Никто не горевал и не оплакивал Анютку. Все верили, дар принят богами. Все кроме меня, Ольки и Любавы.

Князь сразу по возвращению отправился в поход. Молодуха по слухам поехала с ним. Жизнь в городище не поменялась. Так же радовались и плакали. Женились и рожали деток. Старики помирали. Любава вернулась в свои покои и сдувала пылинки с Маринки. Нас с Олькой старалась не замечать вовсе.

Накануне праздника Коляды воротился князь с дружиной. Молодой жены при нем не было и спрашивать не дозволялось.

Я накатавшись с горки на салазках, вернулась в дом раньше всех. С мороза щеки горели огнем, на волосах повисли заледеневшие сосульки. Скинула платок и встряхнула головой. Часть льдинок с тихим звоном разлетелись по сеням. Из малой трапезной, той что для близкой семьи, доносились голос отца и всхлипы Любавы. Я тихонько прижалась спиной к стене и затаилась. Тёмная моя часть потирала ручки от удовольствия. Пахло тайной. Я старалась и не дышать вовсе, прислушивалась. Слова долетали приглушенные.

– Не надо. Не мучай меня. Она все, что осталось в жизни.

– Это княжий долг. Не смей перечить воле богов.

– Спрячь, схорони доченьку. Пусть волю выполнит Олька. Никто и не всплакнет за этой нерадивой девкой.

– У нас нет выбора. Понимаешь, глупая ты баба. Нет. Всем известно, первые три дочери князя это невесты богов. Марина родилась третьей. Значит дарственная жена.

– Олька всего на неделю младше. Боги и не разберут поди, кто третья. А мое сердце разорвётся от горя. Пощади. Княже.

– Мое разорвется три раза. Я три дочери отдам воде.

Заскрипели половицы. Князь ходил по палатам. Если поймает, несдобровать. Но отступать некуда. Князь остановился у двери и сильнее прикрыл. Голос пробивался совсем тихий. Пришлось приложить ухо к самой двери. Хоть бы никто не зашел и не увидел, как подслушивает княжна.