– Это для моей сестры.
– Хороший выбор, – с вежливым равнодушием похвалила девушка ее вкус.
И Ольга поспешила отойти, ругая себя за малодушие. Зачем она начала оправдываться? Как будто бы толстые женщины не имеют право на лукавое украшательство.
Она всегда стеснялась использовать декоративную косметику. Ей казалось, что окружающие, увидев ее накрашенной, заподозрят в ней желание посягнуть на нечто, ей вовсе не принадлежащее. На сексапильность, на заинтересованный мужской взгляд, который – а вдруг? – скользнет по ее подкрашенному лицу. Это было так глупо, но Оля отделаться от этой мысли не могла.
В юности она, конечно, пробовала экспериментировать с косметикой. Покупала себе и тени, и румяна. А однажды сперла из маминой косметички синтетические накладные ресницы.
Разочарование было жестоким.
Вдумчиво накрасившись, Оля тогда отправилась, эксперимента ради, на другую сторону проспекта за мороженым. На полпути она была остановлена незнакомым мужчиной, пьяноватым, но на вид довольно безобидным. Тронув ее за локоть, он спросил:
– Вы из… этих?
– Из каких? – приосанилась Оля.
В первый момент ей показалось, что наглый незнакомец принял ее за проститутку. Как ни странно, это ей польстило – жрицы любви всегда казались Оле Бормотухиной недосягаемо женственными.
– Ну… по телевизору показывают. – Его узенький лоб собрался в складки, как у шарпея, мужчина мучительно соображал.
– Телеведущие? – с надеждой подсказала она.
– Да нет… Подождите… Блин, вот память стала… Мужики переодетые… Трансплантанты… Сталактиты…
– Трансвеститы. – У Оли упало сердце.
Ей вдруг захотелось забраться в канализационный люк и отсидеться в его смрадной темноте до самой ночи. А потом прокрасться домой малолюдными переулками, стыдливо занавешивая глаза накладными – черт бы их побрал – ресницами.
Она еще немного побродила по ГУМу. Поглазела на вечерние платья, выставленные в витрине «Галери Лафайет». Владке бы такое платье пошло. Ей, как и маме, нравится все блестящее, мило-вульгарное, цыгански-вычурное.
В кафе на третьем этаже она съела слоеный пирожок с вишневым вареньем. Оле показалось, что продавщица взглянула на нее укоризненно. Туша, пожирающая слоеное тесто, – наверное, зрелище это почти далианское.
«Ну и плевать, – подумала Ольга, – по-моему, жирная тетка, объедающаяся плюшками, – это намного эстетичнее анорексичной спички, которая отправляет два пальца в рот каждый раз после того, как съедает что-нибудь калорийнее морковки!»
– Девушка, не подскажете, который час?
Она улыбнулась и с готовностью задрала рукав. К ней обращался молодой брюнет с сахарной улыбкой. У него был вид провинциала, который жестко поставил перед собой цель скрыть от окружающих свое немосковское происхождение, но пока не очень в этом преуспел.
– Половина пятого.
Оля уже привыкла, что если мужчина обращался к ней с двусмысленным вопросом о времени, то он и имел в виду именно время, а вовсе не возможность с ней побеседовать.
Но брюнет не спешил, вежливо ее поблагодарив, удалиться по своим делам.
– Вы здесь хорошо ориентируетесь? – продолжал улыбаться он.
– Довольно хорошо, – сдержанно ответила Оля. Она чувствовала себя немного неловко оттого, что он не стеснялся внимательно ее разглядывать.
– А мне вот маме подарок надо купить, – простодушно объяснил брюнет, – ко дню рождения. Хотел подобрать какие-нибудь духи и запутался. Ничего в этих ваших женских штучках не понимаю.
