– И это нечто, Павел, кричит мне, распугивая окружающих: «Евушка-а-а-а!»
– Я тогда на конкурсе молодых занял первое место. Рад был страшно. Это я под влиянием Машки…
– Всё. Приехали. Вылезайте, – объявил Павел.
У входа в клуб змеилась приличная очередь.
– Ты мне так и не сказала, что с Артуром, – вновь вернулся к расспросам Женя.
Я поморщилась и отвернулась.
– Ладно, не сердись. Я понял. Давно пора было. Не твой это мужик.
– Не надо об этом, – попросила я его, – пожалуйста!
Возникла неловкость, Женька растерянно огляделся по сторонам и, увидев какого-то знакомого – чудаковатого дядьку, одетого в длинный белый кожаный плащ и красные казаки, – метнулся к нему, издавая радостные кличи. Павел, подошедший ко мне, бросал на Женьку недовольные взгляды.
– Павел, а вы где учились? – Я попыталась отвлечь его от грустных мыслей.
Он поднял на меня глаза:
– Я на психфаке, но до сих пор пребываю студентом. Два академических. Не складывается….
– Двоечник он, Евушка. Не знаю, что я в нем нашел.
Сзади вырос Женька и, схватив меня за руку, потащил к служебному входу. За нами плелся горе-студент.
Шумная атмосфера модного столичного клуба обрушилась на нас потоком резвого клубнячка Тони Ромеро, вбивающего в виски гвозди прошлогодних латиноамериканских хитов. В нос ударили запахи алкоголя, сигарет и парфюма, обильно нанесенного на каждое присутствующее здесь тело.
Две сексапильные девицы, одетые в костюмы героинь известных компьютерных игр, рассаживали гостей за столики. Мы с Женей ждали Павла, унесенного волной вновь прибывших. Бедный парень, пытаясь прорваться к нам, подавал отчаянные знаки. Женька вертел головой, здороваясь почти с каждым гостем, словно это мероприятие было имени его и в его честь. В конце концов ему надоело бесконечное расшаркивание, и он, крепко взяв меня за руку, предпринял попытку протиснуться к хромированной барной стойке. Внезапно моего друга окликнула чья-то ярко-фиолетовая голова. Он разжал ладонь, и меня тут же прибило к нетрезвому мужчине в расстегнутой сорочке. Надо полагать, один из селебрити, приглашенных на мероприятие, лицо его изредка мелькало в телевизоре и на страницах сомнительной прессы.
– Дар-р-ецкая! Заб-б-был, как т-тебя зовут, б-блин! – закричал мужчина, старательно выговаривая согласные.
Вежливо поздоровавшись, я назвала свое имя. Но он то ли не расслышал, то ли не понял, поэтому прокричал еще громче:
– Чего-о-о?! Кто-о?
– Меня зовут Ева! – повторила я, беспомощно оглядываясь.
К нам уже спешил Женька, расталкивая людей и официантов.
– В чем дело? – спросил он нетрезвого.
– Ее картины висят у меня в спальне, – мужчина хохотнул, – а я, блин, забыл, как ее зовут. Прикинь, одну я в прошлом году продал французу. Не нашему прощелыге какому-нибудь, а французу! Сечешь, да? Очень удачно продал… так он…
– Ага. Понял, – перебил его Женька, уводя меня за собой.
Мужчина не отставал.
– Халява там, слышь, браток, – показал он в сторону барной стойки, – а направо шампанское… Сегодня много бухла, Дарецкая, Трясогузка расщедрился. Надо же… Дарецкая… Ева… хорошенькая… опять забыл, как ее зовут…
На нас оглядывались, он еще кричал что-то, но мы уже были у цели.
– Евушка! Побудь тут и, пожалуйста, никуда не уходи. – Женька усадил меня на свободный барный стул и огляделся: – Пойду Пашку найду. А то он повесится в туалете… хотя нет, не повесится.
– Почему? – спросила я, и мы рассмеялись.
