– Мы так смеялись! После этого я могла бы попросить у него его кальсоны! – прыснула Салли, дав Манхэттен дружеского тычка. – Но что бы я с ними делала, а?
– Парашют? – дерзнула предположить Манхэттен.
Салли взвизгнула от восторга. Зубы у нее тоже были младенческие, до жути мелкие во рту великанши.
– Короче, – вмешался Ули, испепелив Манхэттен взглядом. – К концу вечера мы с Салли были друзьями детства.
– Правда? – восхитилась Манхэттен. – Салли, вы не выглядите на свой возраст.
– Я хотела участвовать в конкурсе на мисс Атлантик-Сити, – продолжал младенец, не заметив шпильки. – Не повезло, они сказали, что я слишком большая.
– Вы хотите сказать, слишком старая? – уточнила язва без улыбки.
– Слишком высокая. Шесть футов два дюйма. Каждый раз одно и то же. Вечно меня оставляют за бортом, я как зачумленная.
– Добро пожаловать в клуб, – буркнул Ули.
– Сколько будет в Гарбо? Ее рост не мешает ей быть звездой, а у меня ноги меньше, чем у нее.
– Счастливица, – прошелестел ей Ули. – Подумайте о девушках, которых исключили из соревнований, потому что у них черная кожа.
– Да ладно. Не надо о грустном. Большая – это уже серьезное препятствие… Но черная! Откуда у вас такие мысли, сокровище?
Она посмотрела на него искоса.
– Я белая, и, по идее, меня должны были принять. Имоджен, моя подруга из Скенектэди, одолжила мне свой талисман, бриллиантовый, из Бронкса, он приносит счастье.
Она задумалась и, помолчав, прошептала:
– Вы коммунист, сокровище?
– Никогда в жизни. Откуда у вас такие мысли, лапочка?
Девушка выдохнула с облегчением, вращая глазами так, будто избежала шальной пули. Она показала розовую брошку, теряющуюся в округлостях, выпиравших из ее декольте.
– Талисман. Благодаря ему моя подруга Имоджен получила третью премию от консервированных абрикосов на благотворительной ярмарке в Скенектэди. Но для меня он, кажется, не работает.
Они сочувственно вздохнули вместе с ней.
– В Бронксе есть алмазные копи? – поинтересовался Ули.
– В подвале «Никель-Базара», на Дель-Монте-стрит.
Она снова задумалась.
– Честно говоря, я удовольствовалась бы третьим местом здесь. Как Имоджен на консервном конкурсе. Двести долларов плюс неделя в Провиденсе, Род-Айленд, под ключ. Меня бы это устроило. Вы знаете Провиденс, сокровище?
Провиденс! Сокровище скрыло улыбку.
– Забудьте Провиденс, – сказал Ули. – Лучше вам погулять в Потакете, Вунсокете или в Наррагансете и Саконете, этих метрополетках, где можно купить каскетки, балетки, сандалетки, креветки и тарталетки для милой кокетки.
– У-у-у, ну вы и умора! С вами отсмеешься нескоро! Это заразно, – поразилась она, – вот и я рифмую.
Провиденс был первым этапом турне «Коммуниста в доме». Началом конца. Местная критика была пылкой, публика редкой.
Полным иронии контрапунктом грянули бурные аплодисменты. Оркестр заиграл Let’s Be Fooling in Atlantic City[47].
На подиуме еще один младенец в кудряшках, сложенный как Вирджиния Майо, получал корону из позолоченного картона. Томми Дакота надел на девушку розовую ленту с надписью «Мисс Атлантик-Сити 1949». На грани обморока, с растрепавшейся прической, лауреатка должна была еще вынести повторное чтение списка подарков и добрых дарителей.
Салли было явно тошно, она корчила одну за другой гримасы, кричавшие о несправедливости, беззаконии и узурпации.
– Пойдем утешимся в казино? – предложил Ули.
– У меня только восемь долларов сорок три цента на обратный автобус, сокровище.
