– Они же следят не за нашим пансионом «Джибуле», нет?
– Слишком плоско, чтобы заинтересовать федералов… Им нужен дом Просперо рядом. То есть девчонка.
– Школьница? Иисусе, чего они хотят от этой славной малышки?
Она наполнила чашку, которую Артемисия уже выпила.
– Надо бы ее предупредить.
– Скажешь тоже. Думаешь, у нее глаза в носочках? Да они и не скрываются, как видишь. Ясно, что они хотят сказать: «Ты живешь в глазу циклона, цыпочка. Мы знаем, кто ты, с кем ты встречаешься, что ты делаешь, и знаем, что ты знаешь, что мы знаем».
Истер Уитти прижала к себе простыню.
– Тот скандал по телевизору… Вы помните, мисс Артемисия? Это было в газете. Тот великий бродвейский актер, что покинул передачу в самом разгаре! Ведущий не мог опомниться. Это вызвало смуту. Малышка была на демонстрации перед студией в тот вечер…
– За Ули Стайнера. Я помню.
– …с нашим Джо.
Они помолчали.
– Эта парочка прекрасно спелась, – вздохнула Истер Уитти.
– Я видела их сегодня утром под ручку.
– У Дидо по четвергам занятия с утра. Так он встает на час раньше, наш миленький French lover[11]. Только чтобы проводить ее. Они идут через Центральный парк, держась за руки. Это, конечно, идея француза.
Артемисия состроила рожицу своим алым ногтям.
– Был у меня French lover когда-то, – мечтательно проговорила она. – Фердинанд Делаэ хотел представить меня на Ривьере, на своей вилле, на своей яхте… и своей матери. Одна вещь, одна-единственная, могла вытащить его из постели до трех часов пополудни: запах старого камамбера.
– Кам… бёрр? Что это?
– Ты не знаешь, что это такое, счастливица. Помнишь Боксерскую Грушу Джино, бродягу с авеню Б? В этой его шапке из крысы, с которой он никогда не расставался? Он из нее ел, из нее пил, плевал в нее и сморкался. Спал на ней, вытирал ею ноги, а может, заодно и задницу. Ну вот, камамбер – это и есть шапка Джино. Французы от него без ума.
Истер Уитти хорошенько встряхнула подушку. Надолго задумалась и прошептала:
– Но эти типы на улице, как вы думаете, они… они имеют что-то против моего Силаса?
Артемисия уселась перед зеркалом за туалетным столиком. Открыла флакон с васильковой водой, вылила каплю на маленькую розовую губку и провела ею по лбу.
– Дриззл участвует в… сборищах?
– Он никогда ничего не говорит. Может быть.
Истер Уитти остановилась, прижав к себе диванную подушку.
– …Я сама участвовала в беспорядках в Гарлеме в сорок третьем, от меня досталось не одному полицейскому. У этих ребят на всех досье. Они в курсе вашей предыстории.
Артемисия повернулась на табурете.
– Если они к нам явятся, я сама их приму. И закачу скандал в гарсоньерке Дж. Эдгара Гувера, если понадобится. Уж не постесняюсь.
– Вы очень добры, мисс.
– Я просто хочу уволить тебя сама. И не доставлю этого удовольствия другим.
Покончив с уборкой, Истер Уитти замешкалась у двери. С лестничной площадки вынырнула Мэй Уэст, прошмыгнула своей мягкой шерсткой между ее ног.
– Принести вам еще кофе?
– Это был кофе? Я думала, мыльный раствор для моего исподнего.
– Черити благословит вас за этот блестящий комплимент. От нее и так искры сыплются!
Артемисия приняла мурлычущую Мэй Уэст на колени.
– Возвращаясь к этой каналье Гуверу… Милли Поттер из театра «Плимут» всем рассказывала, что в тридцать шестом он принимал в своей хижине в Вашингтоне только мальчиков. Сама видишь, я ничем не рискую.
Они подмигнули друг другу. Истер Уитти хлопнула дверью, ставя точку в этой фальшивой – но ритуальной – утренней стычке с Драконом.
