Прежде чем разойтись отдыхать, они всей компанией посетили ближайшую столовую. И только там Андрей, жадно поедая котлету с картофельным пюре, вдруг вспомнил, что ест сегодня первый раз. Весь этот долгий день он только однажды, когда копался вместе с шофёром в моторе, почувствовал голод, но потом совершенно забыл про еду. И тут же вспомнился отец, который все его жалобы на трудности прерывал словами: «А во время войны…» – и так далее.
В гостинице его поджидали две неожиданности. Первая, пустяковая неожиданность состояла в том, что номер был не просто многоместный, а очень многоместный – в большой комнате стояли в три ряда аж восемнадцать коек! Но по сравнению с армейской казармой этот номер не велик. Андрею досталась койка в самой середине. «Не беда, – подумал он. – Значит, буду тут центром всего». И тут подоспела вторая неожиданность и сразу притушила его оптимизм. Койка была застелена белоснежным бельём! А Андрей уже и думать забыл о том, сколько сажи и копоти собрал он на себе за десять дней путешествия! Душа в гостинице не было. Конечно, отец сказал бы, что во время войны месяцами не мылись, но если завтра утром на этом белье останется грязный отпечаток его тела и все остальные семнадцать постояльцев увидят эту позорную печать, кто им про войну расскажет? Ведь отца-то рядом нет. Неудобно будет.
Он достал из рюкзака мыло, чистое бельё и, завернув всё это в полотенце, пошёл узнавать, где тут общественная баня. Дежурный администратор гостиницы, женщина пышная, ярко раскрашенная и совершенно безразличная к окружающему миру, где нет красивых и интересных мужчин, равнодушным усталым голосом сообщила, что баня сегодня выходная.
– А речка далеко?
– Выйдете из гостиницы, повернёте направо, а потом вторая улица налево и упрётесь. В речку. Только если купаться хотите, – язвительно добавила дежурная, глядя на полотенце под мышкой постояльца, – то там лёд с берегов ещё не весь унесло.
– Спасибо, только мне отступать уже некуда, – как можно бодрее произнёс Андрей и пошёл рекомендованной дорогой.
По берегам реки Косушки действительно ещё лежал серый лёд. А место было в самый раз для публичного купания: вдоль высокого берега между скамейками и жидкими, в два ряда посаженными деревцами шла аккуратная песчаная дорожка. Но так как поблизости не было видно ни одного человека, Андрей торопливо спустился к воде, разделся до трусов и вошёл со льда по колено в воду. Когда намочил голову и намылил её, отступать было действительно некуда. В остывшей почти до нуля голове жила только одна мысль: во время войны ещё и не в таких речках мылись. Ноги он чувствовал только выше уровня воды, а по телу сверху вниз текли чёрные ручьи. Но цель была достигнута – ручьи постепенно побледнели, и экзекуция в конце концов закончилась. Выйдя на берег, он с ужасом увидел, что наверху собралась небольшая кучка людей. Большекосинцы молча наблюдали за моющимся в ледяной воде человеком. Андрей вытер голову и растёр полотенцем верхнюю часть тела. Теперь нужно было как-то сменить трусы, а прибрежные кусты, как назло, ещё не обросли густой листвой. Он постоял немного, окончательно окоченел, и ему ничего не оставалось, как обратиться к людям:
– Товарищи! Дорогие вы мои! Дайте переодеться. Холодно!
Какой-то мужчина басом хохотнул и скомандовал:
– Ну, чё встали? Голых мужиков не видели?
Все тут же быстро разошлись, а Андрей, бормоча дрожащим голосом: «Я знаю, город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди в стране Советской есть», быстренько оделся и побежал в гостиницу.
