Невысокий, коренастый, он был бы вполне симпатичным, если бы не искривлённый, как у боксёров, нос.
Следователь недовольно нахмурился, а оперативник потребовал предъявить документы.
– Мы здесь на съёмках, – продолжал словоохотливый и слегка возбуждённый приятель Касаткина, – я заскочил к тебе, консьержка сказала, что ты на пляже, ну вот я и…. А тут такое…
Он протянул оперативнику свой паспорт и похлопал Ивана по плечу, задержав руку, от которой Касаткин, как бы невзначай, освободился.
– Я каскадёр, – не унимался приятель, – а в титрах меня нет. Семён Михеев я. Прости, прости, дружище, – повернулся он к Касаткину, – твоя Оля…. Она мне как родная. Была…. Так что я тоже…. Извини, я тоже плачу….
И он на самом деле плакал!
Над телом Ольги, между тем, колдовали эксперты. Оба мужчины – и Михеев, и Касаткин избегали смотреть в ту сторону.
Мальчишка – спасатель, который и обнаружил тело, рассказал, что палатка уже стояла, когда он в семь утра заступил на дежурство. Но он не стал тревожить постояльцев. На их пляже разрешалось ставить палатки ближе к волнорезам.
Следователь записал все показания, все данные свидетелей, и взял с Ивана Касаткина подписку о невыезде.
Они здесь были больше не нужны. Иван направился к телу бывшей жены, следователь остановил его.
– Я… попрощаться, – пробормотал Иван.
– Постойте! – воскликнула Стрельцова и обратилась к следователю, – разрешите, эксперимент! Я быстро, я не задержу вас. Иди сюда, – в повелительном тоне приказала она Ивану и схватила его за плечо.
Поза была точь-в-точь такой, как тогда, с Михеевым. А лицо исказилось гримасой, в которой слилось всё: отчаяние на грани истерики, жалость, боль…. Эта гримаса также неуловимым образом напоминала лицо Михеева в момент, когда он признавался Ивану в том, что Ольга была ему дорога….
– Я любил её, – голос актрисы стал хриплым, – а она любила тебя. Ты же красавчик, а меня даже в титрах нет….
– Ведьма! – Закричал вдруг Михеев, – не смей! Замолчи! Ведьма!
Он присел на корточки и закрыл голову руками. Раздались его рыдания.
Потом он медленно поднялся. Обращаясь к Ивану, устало проговорил:
– У тебя классный ангел – хранитель. Севка же заказал тебя. Мне. Он тоже тебя ненавидел, везунчик. А Ольга…. Мы с ней… Но любила она тебя, я же чувствовал…. Я её не хотел убивать. Я приехал сюда, чтобы тебя добить. А она запретила. И тогда я…. Но я не хотел. Просто она изменила не только мне, она изменила нашему общему делу. Мы с ней – «Рraedatum homo». Во мне проснулся ментальный ген зверя, когда она встала на твою защиту. И я убил её. Вы, людишки, меня осудите. Но «Рraedatum homo» оправдает меня.
Он сказал, что Оленька любила меня. Но почему же я этого не чувствовал? Потому что я дурак и эгоист.
Иван сидел в своём любимом кресле и разбирал себя на молекулы.
Он виноват во всём. Он человек, которого все окружающие хотят убить. И только Оленька защитила его и отдала за него жизнь. Фу, как высокопарно звучит! Но ведь это же правда. Если бы она позволила этому уроду убить бывшего мужа – осталась бы жива. Впрочем, кто знает. Урод – он и есть урод. Значит, они были вместе в этой секте. Что Оля там нашла? Охмурили любовью. Муж не любит, а в секте все тебя любят и понимают.
Вначале эта мотивация, ну а затем…. Затем тебе внушают, что ты – особенный, ты избран. Ты как там? «Рraedatum homo». Вот так вот. Оленька и этот Рraedatum…. Как-то не вяжется. Она же абсолютно не конфликтна, не агрессивна. А тут – ментальный ген человека – зверя. Вот Михеев – другое дело. А Оля? Зачем её-то заманили в секту? Какой от неё прок?
