Впрочем, Елена Сергеевна Стрельцова ежедневно посещала пляж и даже иногда встречала здесь Майю.
И, наконец, появился в их поле зрения похудевший, осунувшийся Иван Касаткин.
– Я должен поблагодарить вас, – сказал он Елене Сергеевне, – во-первых, вы меня спасли от подозрения в убийстве, а во-вторых, помогли раскрыть настоящего убийцу.
– А как это вы так? – спросила Майя, – сразу догадались? И решили сыграть его? Вы даже были немножко похожи на него. Вы пародистка, что ли?
– Упаси бог, – испугалась Стрельцова, – пародисты идут, как правило, по внешнему контуру, а драматические актёры – от внешнего к внутреннему. Не вам же мне объяснять. А по поводу того, как догадалась – с первых минут своего появления он повёл себя как человек, который выдаёт желаемое за действительное. И главное – он хотел признаться.
– Хотел? – удивилась Майя.
– Представьте себе. Но это не комплекс Раскольникова, нет. Хотел признаться не для покаяния. Гордыня. Ему важно быть в центре внимания. Он разрешает себе всё. Даже распоряжаться чужими жизнями. Как он сказал? Ментальный ген зверя, так, кажется? И ещё – она изменила нашему общему делу. Как переводится «Рraedatum homo»?
– «Человек Хищный», – мрачно отвечал Касаткин, – в письме было написано, что они ведут своё начало от атлантов.
– Понятно, – кивнула Стрельцова, – секты обычно позиционируют себя, как древнейшее и безупречное учение. Фашизм, одним словом. Не он ли вложил в руку Ольги этот листок с манифестом? Что вы об этом думаете, Иван?
Все трое разговаривали теперь вполголоса, чтобы не спровоцировать кого-то из отдыхающих на новый обличительный монолог.
На этот раз они предпочли шезлонги, а не лежаки. Сдвинув деревянные кресла, они шептались, даже не переодевшись в купальные костюмы. Елена Сергеевна и Майя были в лёгких сарафанах, Иван – в шортах и футболке.
На море был лёгкий бриз, свежий ветерок овевал отдыхающих. И никто, казалось, уже не помнил о преступлении трёхдневной давности.
Кроме этих троих.
И кроме той, невидимой, неосязаемой, внечувственной среды, в которой отпечаталось навеки каждое слово, каждый вздох и каждое событие на планете земля.
– Ну, да, я понимаю и уверен, – отвечал Иван, – конечно, он вложил листок в руку Ольги, коль скоро это манифест. Это, безусловно, знак, метка – чтобы понимали: не простое убийство, а именно знаковое. Не на почве ревности или другой бытовой причине, а идеологически оправданное. Но, Елена Сергеевна, вспоминая вашу выходку – уж простите за такое определение – я задавался вопросом: только ли для раскрытия преступлений подходит ваш экстравагантный метод?
– Прежде всего – метод не мой.
– У Станиславского я не встречал подобного.
На этих словах внимательная Майя вновь незаметно включила диктофон. И вновь – сама не зная, для чего. На всякий случай – в хозяйстве всё пригодится.
– У Станиславского, конкретно, этот метод не описан. Но если подытожить все его усилия, направленные на создание Системы, можно сделать открытия неожиданного характера.
– Минуточку, я попытаюсь угадать. Основополагающие?
– Именно!
Майя начинала скучать. Но не бросать же дело на полпути! Надо же выслушать бред этих умалишённых до конца, чтобы понять – стоило ли оно того. И она тайком вздыхала и терпела.
А эти двое продолжали обсуждать любимую тему, забыв про Майю, про море, про других отдыхающих вокруг…. Про всё на свете, кроме Системы Станиславского.
