Мёд для убожества. Бехровия. Том 1 - страница 47

– Потому что грязная и воняет? – насмешливо поднимаю бровь. – Не думал в уличные предсказатели податься?

– Ой, да иди ты, – парень опасливо перехватывает шпагу. – Вон бинты на ней, а леперы всегда бинтуются!

– Ну не знаю… Когда, говоришь, они пропали?

– Пару дней назад? Может, три или больше… – Лих напрягает память так, что вздулась вена на лбу. – Да черт его знает! Мне такое не докладывают!

– Или ты просто забыл, – фыркаю я.

– Давай еще обвини меня, дядя! – Лих повышает голос, и слова его расходятся эхом, отражаясь от кирпичных стен. – И вообще, это не нужно знать! Тут бинты есть, понял?!

– Пф-ф, меня вон Строжка бинтует, – я тыкаю пальцем в живот. – Так может, и я лепер теперь?

– Раз ты типа не веришь мне, так доставай оттуда остальное! – Лих раздувает ноздри, и лицо его приобретает оттенок спелого персика. – Ну же, давай посмотрим на жмура целиком! Тогда-то убедишься, что это лепер!

– Еще чего, – я скрещиваю руки на груди. – Бруг свое дело сделал: нашел засор. Настала твоя очередь показать свою полезность, наставник!

– Полезай! – парень сходит на крик, и кончик Сираля, измазанный в слизи, теперь указывает в мою сторону. – Или Лих из цеха Хрема забудет, что у тебя ни гроша за пазухой! И тогда…

Лих из цеха Хрема не успевает договорить. Мы оба отвлекаемся на засор, когда тот начинает бурлить и булькать – как забытая на огне кастрюля. Вновь надувается пузырчатая масса, и новые трещины, напоминая голодные беззубые пасти, раздаются в ней.

Я покорно жду, когда засор успокоится опять. И он, побуянив еще немного, действительно опадает. Тогда я снова обращаюсь к Лиху, чтобы вежливо высказать всё, что думаю о сложившейся вертикали власти в нашем небольшом отряде… Но не успеваю даже ухмыльнуться, поймав его растерянный взгляд.

Что-то вытянутое и скользкое опережает мою ухмылку. Врезается в Лихову грудь – и отбрасывает парня на добрые пять локтей. Чтобы так же быстро втянуться обратно в заросший тоннель.

Мне чудится, будто удар опередил сам звук удара. Хлесткий, но хлюпающий звук. Смажь нагайку растопленным жиром, взмахни – и будет точно он.

Когда в туннеле набухает опять, я пячусь. Наружу выплескивается большое, бесформенное… Вязкий сгусток, каким-то образом народившийся из сора и слизи, скоро вытягивается в длинную маслянистую фигуру. Расправляет отростки, выдувает голову, скошенную посреди лба…

Бульк – и на ней всплывают два глаза. Без зрачков или белков; непроницаемо-черные, как у рака.

– Шишига, – озвучиваю я догадку.

Словно поняв мои слова, тварь угрем ныряет вниз. Растворяется в свалке с удивительной грацией, а дно ходит ходуном: то вздыбливается, то проседает, – и движение это с каждым разом всё ближе и ближе.

Вдруг из компоста вышмыгивает зверек. Тот самый, одноглазый и тощий, не больше кошки – Лих назвал его шрюпом. Шустро взобравшись на спинку разбитого стула, он беспокойно озирается, и лысая шкурка дрожит на костлявом хребте.

Я делаю шаг назад, под подошвой хрустит ветошь. И шрюп, вспугнутый этим хрустом, нервно шипит. Где-то внизу проходит гуд. Кажется, от него даже вода в моих башмаках вибрирует.

– Тихо, дружище, – я прикладываю палец к губам, – давай-ка не…

Договорить я не успеваю.

Там, где только что был шрюп, взметается облако сора. Опрокинувшись на спину, закрываю лицо от щепы и вижу тонкое щупальце, растущее из-под земли. Оно торчит шипом, извивается змеей – а в хватке его мечется желтоглазый щрюп. Зверек успевает лишь коротко взвизгнуть – и умолкает навсегда, затянутый вглубь накопителя.