Мёд для убожества. Бехровия. Том 1 - страница 50

«Беги со всех ног, Бружок!» – истерически верещит голос. – «Спасай свой крепкий зад!»

Надо скрыться в темноте коллектора и тут же выбросить из памяти всё, что знаю о Лихе. Я свободен, пса крев! Почему же тогда ты медлишь? Нельзя привязываться к людям. Они – лишь пометки на полях твоей истории.

А Лих – просто придурок, самовлюбленный мамкин садист с манией дуэлянства. Но разве не такие нравятся Бругу?

Если так, то мир и впрямь станет без Лиха… скучнее.

А еще цех. Хремовцы не оставят меня в покое – настучат констеблям. Спрячут Цепь за десятью замками, а весь город станет гоняться за мной, как волки за зайцем. Нет, Бруг, ты спасешь пацана не из слабости, а из холодного расчета.

«Ты размяк, братан!» – негодует голос. – «Рви отсюда!»

И я, схватив с земли ошейник, рву. Разбегаюсь, отталкиваюсь от помойной кучи – и прыгаю.

Шишига свистит, когда наточенный болт впивается ей в спину. Щупальце лениво дергается, взмахивает над моей головой – словно отгоняя муху. Башмаки скользят, левая рука вязнет в желейной туше, но я упрямо взбираюсь по ней, раз за разом вонзая ошейник в водянистую плоть. Меж пальцев сочится липкая пена, пучась из свежих проколов.

Руки хватаются за ровный край башки-блюдца. Я подтягиваюсь, сажусь на загривок шишиги – и пропадаю в отражении жидкости, что плещется в выемке ее головы.

Лужица идет рябью. Смазывает и горбатый таборянский нос, и глаза – черные, бешеные… Это мои глаза и не мои сразу – ведь смотрят с чуждым мне смятением.

Я шумно выдыхаю. А после, приложившись к выемке губами, начинаю пить.

Первый же глоток сводит горло спазмом.

Глаза слезятся, лицо дергает как от падучей болезни. Я давлюсь, задыхаюсь, но пью. И не перестаю, даже когда шишига свистит и щупальца ее оплетают ноги. Тварь покачивается и опадает подо мной, но холодные отростки всё тянут – да так, что трещат швы на животе.

Последний глоток я чуть не выплевываю обратно; зрение мутит, а пальцы разжимаются сами собой. Загривок шишиги стал вдруг необычно жидким – и я слишком поздно осознаю, что увяз в нем по пояс. И продолжаю тонуть.

"Вот же дрянь, Бруг…" – успеваю подумать я. А потом слизь растворяет все мысли.

Догма первая: цеховое братство служит Бехровии и ее народу без оглядки на расу, пол и прожитые лета.

Догма вторая: цеховое братство ставит своим долгом охранять Бехровию от психических и чудовищных угроз, не жалея ни здоровья, ни психики, ни жизней своих.

Догма третья: цеховик обязан почитать мастера как отца своего или мать, ибо мастер – голова братства, а цеховики – тело его.

Догма четвертая: любой, кто вступил в цех добровольно, волен покинуть его, если не занят поручением; любой, кто вступил, спасаясь от казни или каторги, покинет братство лишь в гробу.

Первый мастер цеха неделимого Яков, отрывок из «Догматов Цехового братства»

– Вставай, новобранец, – я пробуждаюсь от резкого толчка. Удар тупой болью отдается в боку.

Распахнув глаза, тут же встаю на четвереньки. И меня начинает тошнить – долго и мучительно. Изо рта хлещет вязкое, со вкусом старой вонючей тряпки, никогда не знавшей стирки… В какой-то момент даже кажется, что гортань вот-вот разорвет, а челюсть вывихнет.

– Фу-у-уф, Пра… – кажется, всё. Кое-как сев, утираю губы рукавом. – Как же погано… Чем мы так напились?..

– Не знаю, дядя, – Лих тяжело опирается на шпагу, одетую в ножны. – Но оно, походу, сдохло.