Где-то здесь я и потерял сознание – с предчувствием, что вместе с сознанием теряю и жизнь. Следующее, что я увидел, было склонившееся надо мной лицо Медеи. Лицо ее было тревожно и на нем, кажется, даже читалось что-то вроде заботы. Но, увидев, что я очнулся, Медея быстро взяла себя в руки и довольно холодно констатировала этот факт:
– Очнулся.
– Что со мной случилось? – спросил я, но Медея не торопилась отвечать.
– Что с тобой случилась… – наконец повторила она мой вопрос. – Что с тобой случилось… Хотела бы я знать, что с тобой случилось. Так что, давай, очухивайся и рассказывай, что там с тобой случилось-приключилось.
Я понемногу очухивался и через некоторое время даже смог приподняться с земли и осмотреться. Как же хорошо, когда вокруг… я хотел сказать, как это хорошо, когда видишь вокруг такие знакомые, земные предметы, но почти первым, что я увидел, был тот самый блиндаж с его непроницаемо-темным входным проемом – я лежал на траве в каких-то трех десятках метров от него.
– Давай уйдем отсюда, – взмолился я.
– Зачем?
– Там… – и я, как мог, рассказал Медее о пережитом мною ужасе. Медея хмуро, но заинтересованно слушала. К концу рассказа она неожиданно улыбнулась.
– Не вижу ничего смешного, – обиженным голосом сказал я.
– Пожалуй, смешного действительно немного, но я люблю улыбаться, когда приличнее пугаться. Вообще-то, всё могло кончиться хуже. По-видимому. Не знаю, правда, умирал ли кто при посещении этого места… Ты мог стать первой известной мне жертвой.
– Да что это за место такое?
– А мы сейчас опять пойдем туда, и я тебе всё объясню.
– Угу, как же. Да я ни в жизнь не зайду туда еще раз.
– Зайдешь – и прямо сейчас. Но не бойся, ничего страшного больше не произойдет. Теперь я буду рядом. Буду твоим гидом, так сказать. Ты, главное, держи мою руку и не отпускай ее, и тогда мы оба будем видеть или то, что видишь ты, или то, что вижу я – на выбор. Ну, готов?
Сопротивляться Медее было бессмысленно. Мне очень не хотелось идти, но я послушно пошел. Медея на этот раз шла впереди, крепко ухватив меня за руку. Вскоре мы уже вновь оказались у злополучного входа, и Медея решительно шагнула внутрь, втащив мою сопротивляющуюся тушу вслед за собой. И снова темнота, но всё же я по-прежнему чувствовал руку Медеи в своей руке и поэтому было не так страшно, как в первый раз.
– Что ты сейчас видишь? – спросила Медея.
– Ничего. Темноту.
– Правильно. Я тоже. Мы с тобой сейчас оба видим то, что видишь ты. Теперь представь себе… ну, что бы такое представить… Дом, что ли… Что хочешь, в общем, только что-нибудь самое обычное.
Я попытался представить себе самый обычный типовой девятиэтажный дом. И вдруг я вижу, что вокруг уже не так темно, а впереди вырисовываются контуры белокирпичной девятиэтажки; правда, выглядела она как-то странно, на настоящий дом не очень похожа – скорее, на какой-то не очень умело выполненный макет или на весьма посредственный рисунок дома.
– Видишь?
– Вижу. Но что это значит?
– А ты догадайся.
– Я что-то сегодня плохо соображаю. Тут что – желания исполняются, и чего бы мне ни захотелось – всё вмиг появится?
– Не совсем так, но, как говорится, мыслите в верном направлении…22 А теперь мы оба будем видеть то, что увижу я – может, тогда станет понятнее.
Дом тем временем испарился, и вокруг снова стало непроницаемо-темно. Но ненадолго. Темнота, впрочем, осталась темнотой, но изменила свое качество – она превратилась в ночь. Также не было больше и тишины, но всё пространство вокруг наполнилось звуками моря. Мы будто бы плыли на корабле, окруженном со всех сторон влажным туманом. Вдруг раздался звук, как будто бы корабль коснулся берега. И вижу я, что с корабля, а точнее, с кораблей (черные, с красным носом корабли) выходят на берег люди – высокие, прекрасно сложенные, с курчавыми и бородатыми головами. Одеты все в легкие туники – ни дать ни взять древние греки из «Илиады» или из «Одиссеи».
