Медлительная река. рассказы - страница 19

– Фашисты, – сплюнул Степаныч.

– Охренел? – зашипел краснорожий. Глаза омоновца налились кровью, щека задёргалась нервным тиком. – Ты, дед, базар фильтруй! У меня четыре командировки в Чечню и медаль «За отвагу».

– Геро-о-ой… А теперь, стало быть, в полицаи подался?

– Да я тебя… – взметнулась дубинка, но двое товарищей вовремя повисли на краснорожем, не позволив пустить в ход «демократизатор».

– Дед, иди от греха подальше, – процедил с угрозой один.

– Я-то пойду, – ответил старик, по-прежнему глядя в глаза омоновцу с бородавкой. – А ты, герой, чего за фитюльку схватился? Шмальнул бы из калаша – и вся недолга! Или обделался?

Краснорожий, изрыгая ругательства, безуспешно рвался к Степанычу.

– Вали отсюда, старик, – держа краснорожего, заорал второй.

Поначалу притихшие речниковцы глухо загудели в ответ. Раздвигая тех, кто стоял впереди, со стиснутыми кулаками пошёл на краснорожего Юрка, но Степаныч в последний момент ухватил его за рукав, развернул к себе.

– Не фашисты и не полицаи… Они – хуже, – ещё раз сплюнул на утоптанный снег и, не отпуская Юрку, потянул его через толпу назад.

Они едва успели выбраться на открытое место, как прорезался крик:

– Едут!

Люди рванулись вперёд, стена омоновцев смешалась и, бросив технику, отступила, чтобы взять в кольцо подъехавший внедорожник. Из машины с недовольной гримасой на холёном лице вылез префект Южного округа Микитин. В шапке-ушанке «от кутюр», модной дублёнке и сверкающих чёрным лаком полуботинках. Люди, напирая на милицейский кордон, обступили префекта. Зашумели, перебивая друг друга. Юрка глянул вопросительно на Степаныча, но старик, отказываясь, покачал головой, и тот побежал в толпу один. Потянулись к машине префекта и судебные приставы.

На какое-то время Степаныч остался наедине с громадным, как танк, экскаватором. Подошёл ближе, тронул воронёную сталь ковша, и ему вдруг привиделось, как это чудище сносит гусеницами его забор, мнёт крышу, рушит стены, фундамент, а напоследок ломает в щепы заснеженную пушистую ель. Ту самую ель, что он, обалдевший от счастья, посадил, узнав о рождении дочери. Экскаватор, тем временем, вдавил в снег обломанные хвойные ветки и развернулся для повторной атаки. А из кабины выглянул, ухмыляясь, краснорожий омоновец…

Степаныч обшарил карманы бушлата, но нащупал не валидол, а бейсбольный мячик. И стиснул зубы. Ведь было дело: когда-то левый карман ему оттягивала лимонка, а правый – трофейный вальтер. И ещё пацаном он всегда мог постоять за себя. Партизаны ценили отчаянного паренька и то ли в шутку, то ли всерьёз обращались по отчеству…

Не любил вспоминать Степаныч свою войну. Всамделишную, а не те байки, что утром травил врачам. Хотя, конечно, железку минировал, было. Поначалу на подхвате у старших, позже и сам освоился. Паровозный гудок и… грохот, огонь и чёрным фонтаном бьёт в небо земля, а с искорёженных рельсов летят под откос вагоны! Но взрывное дело – нехитрое ремесло, если поблизости нет охраны. На его войне фашисты стерегли железку и днём и ночью, так просто близко не подобраться. А он, одиннадцатилетний пацан, из отряда один выходил навстречу немецкому патрулю – «В Покровское к тётке шёл, да сбился с дороги…» – и, подойдя вплотную, не доставая пистолет из кармана, хладнокровно расстреливал доверчивых фрицев.

Встреча с префектом, как и следовало ожидать, закончилась ничем. Юрка, провожая старика до ворот, вслух продолжал возмущаться, доказывая, что человеку в здравом уме и трезвой памяти и в голову не придёт сказать людям, что они сами преступники только лишь потому, что спокойно жили и строились на своей земле. А что до собственности, то у кого она при коммунистах была? И почему, раз так вышло, не могут (или не хотят?!) узаконивать их участки в рамках дачной амнистии, насчёт которой власти одно время прожужжали все уши? Степаныч шёл и молчал. Как будто что-то оборвалось у него внутри…