* * *
Водитель объявился минут через сорок. Запаска была поставлена, неотложка ждала у ворот. Впечатлённый рассказом Георгий на прощание долго жал Степанычу руку. Ирина Сергеевна написала номер мобильного, и он пообещал, если что – сразу звонить ей.
Надев шапку, Степаныч пошёл провожать. Скорая посигналила на прощанье, газанула и скрылась за поворотом. Старик проводил её взглядом и уже собирался вернуться в дом, как над калиткой нарисовалась физия в «жириновке» с жёсткой щёткой заиндевевших усов.
– Дядя Гриша, здорово! Я зайду?
– Попробуй, – усмехнулся Степаныч.
Соседа Юрку он знал с малолетства. Когда-то дружили семьями с его родителями. С того самого дня как здесь, в «Речнике», от Управления канала им. Москвы получили участки под сады-огороды. Строились вместе, саженцами обменивались, на шашлыки выбирались. Юрка и дочь старика, Ольга, в поселке выросли: играли в салочки, в садовой тачке с визгами друг друга катали, бегали на канал купаться. Худющий тогда был Юрка и беспокойный, будто шило сидело у него в заднице, а теперь мордаха – дай бог! И брюшко наметилось, и походка неспешная, основательная…
Косолапо прохрустев по заснеженной тропинке, Юрка подошёл к старику, поздоровался.
– Что доктора?
– Сказали – жить вредно.
– Ладно, я серьёзно.
– Если серьёзно – какую-то хрень вкололи, полегчало. Ты лучше скажи, новости есть?
– Есть. Слух прошёл, будто гоблин этот, Микитин, подъехать должен. Обещал ситуацию разрулить. В штабе решили народ собрать. Пойдёшь?
– А то!
– Тогда на Солнечной через полчаса.
– Успею. Стопку будешь?
– Не могу, мне дальше бежать, – замотал головой Юрка. Поёжился, сунул руки в карманы меховой куртки, захрустел по снегу обратно, но, дойдя до калитки, остановился:
– Дядя Гриша, всё забываю спросить, как там, в Севастополе, Ольга?
– Нормально.
– Не развелась со своим мореманом?
– Чего?
– Всё-всё, ничего! Только мячик свой не бросай, я просто интересуюсь!
– Ты, Юрка, вроде куда-то шёл? Вот и шуруй. А насчёт Ольги и думать забудь! Для тебя она – перевёрнутая страница.
– Дядя Гриша, как знать? Жизнь долгая, земля круглая… Я, может, оттого два раза и разводился, что до сих пор по ней сохну.
В ответ Степаныч забористым матерком сформулировал истинную, по его мнению, мужскую сущность соседа. Юрка спорить не стал – засмеялся и, хлопнув калиткой, заспешил вниз по улице.
* * *
Пират не хотел просыпаться и уж тем более не хотел никуда идти. Но старик отворил дверь, напуская холод, и не закрывал её до тех пор, пока Пират не проснулся. Пёс поднялся, зевнул и, с обидой и неохотой потягиваясь, заковылял к выходу. На улице последние остатки сна улетучились, как их и не было.
Старика, со скрежетом провернувшего ключ в замке, он дожидаться не стал, побежал по тропинке, нырнул под ворота и затрусил знакомым маршрутом к Мефодьевне.
* * *
– Да что вы творите?
– Вы дом этот строили? Деревья растили?
– Беспредел!
– Спокойно, граждане! Всё по закону.
– Решения суда нет!
– Значит, будет, – дыхнул перегаром краснорожий омоновец с бородавкой на мясистой щеке. Поправил на поясе резиновую дубинку и подмигнул товарищам. Те одобрительно ухмыльнулись.
Омоновцы в чёрно-синей пятнистой форме, бронежилетах и касках живым щитом прикрывали от возмущённых жителей японскую технику и приговорённый к сносу отечественный коттедж. Ядовито-лимонный экскаватор «Коматсу», как хищный монстр с огромной когтистой лапой, глухо урчал на холостых оборотах. Поодаль, морда к морде, бойцовскими псами застыли два жёлтых, тоже японских, бульдозера. В сторонке лениво курили рабочие. По периметру треугольника бульдозеры – экскаватор – коттедж, подзывая один другого и совещаясь, ходили судебные приставы.
