Читать онлайн Николай Лейкин - Медные лбы. Картинки с натуры

© «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

Переплетчик Никанор Стахич Чапуров перевел свою мастерскую на новоселье, вследствие чего звал гостей на молебен с водосвятием и на пирог с сигом. Мастеровые тоже были приглашены к торжеству. Мальчишкам-ученикам были выданы подонки деревянного масла из трех лампадок с приказанием примазать вихры для благообразия. Очищенные от грязи лампадки были вымыты и затеплены на новом масле. Образа в серебряных окладах вычищены мелом, и перед одним из них был поставлен стол с миской, наполненной водой. В назначенный час сбирались гости, принося на новоселье хлеб-соль в виде кренделей и сладких пирогов, и ждали священника.

– Пожалуйте принять пирожок из глубины нашего сердца, – говорил один гость. – Черственький, но зато персон на двадцать хватит. Свежие-то пироги за рубль булочник давал не больше куриного носа; а этот, по крайности, хоть вид настоящий имеет, взглянуть есть на что.

– Ах, господи! Да что это вы, право, беспокоитесь, – жеманилась хозяйка. – Зачем такой изъян…

– Что за изъян! Мы на ту же цену у вас сами постараемся брюхом вынести.

– Что вы, помилуйте! У нас всего и закуски-то пирог с сигом да язык с тертым картофелем. Ну, конечно, селедка и колбаса… А вы всегда так церемонитесь…

– Сегодня уж без церемонии. Вы говорите: на рубль не съедим. Как не съесть! Ведь нас тоже трое: я, жена да сынишка. Вы не смотрите, что он маленький. Дети-то еще больше едят. Возьмем язык с картофелем… Шутка ли по нынешнему времени картофель! Ведь он рубль четверик, тогда как на самом деле должен бы быть три гривенника.

– Ох уж и не говорите! Верите ли: мастеровых не знаешь, чем и кормить при такой дороговизне. Генералам только и есть нонешний-то картофель. Заладили мы на прошлой неделе треску и овсяный да гороховый кисель… Квартиру провоняли, а какой толк? Только живот пучит. У нас тоже публика ходит и благородные давальцы, так ругаются.

– А вы печенку да свиные почки попробуйте в щах-то варить. Дешевле солонины. Я вон у себя на извозчичьем дворе в лучшем виде артель кормлю. И сала вволю, и навар есть. – Полюбезничав с хозяйкой насчет дороговизны, гость сел. – Отлично, отлично, – говорил он хозяину. – Квартира совсем барская. Только аристократам и жить. Одно вот, что русской печи нет в кухне; ну, и лежанку в чистой горнице следовало бы. Я заглянул к вам на нары – просто хоть танцуй. Да вот что: велите-ка там стены-то серым мылом натереть. Нужды нет, что они вновь выкрашены. При мыле-то нечисть не так скоро заводится.

– А спальню нашу видел? – спросил хозяин. – Так шкапами отгородили, что и не заметишь. Спереди как бы кабинет вышел, а за шкапы какую хочешь дрянь вали. Три воза спрятать можно. Удобства много.

– Ну, желаю жить-поживать да деньги наживать. Можно поздравить с новосельем-то?

Гость умильно взглянул на стол с закуской.

– Погоди, дай протоиерею-то благословить, – остановил его хозяин. – Без благословения как-то неловко. Через это, говорят, у хозяев деньги не будут водиться. Да где ж это он запропастился? Сказал, что к часу будет, а теперь скоро два.

– Это ты протопопа-то? А сегодня купца Раковина хоронят. Так, пожалуй, на выносе и на отпеванье. Ну, пригласили выпить-закусить.

Вскоре явился священник и принес с собой запах покойника и ладана. Дьячок, откашливаясь басом, начал раздувать кадило.

– Истинно, можно сказать, так и умереть приятно, – рассказывал, благословляя гостей, священник, все еще находящийся под впечатлением богатых похорон. – Гроб золотого глазета, такого сорта, что глазет колом стоит, покров кованой парчи. Уж и постарался же гробовщик Шумилов! Регалии на шести подушках. Одних протоиереев шестеро… Архимандрит впереди. Говорят, на второе блюдо живые стерляди будут. Досадно только, что я очередной по приходу и нельзя мне было на обеде остаться. Впрочем, зашел и перед обеденной закуской воспользовался. Восторг что такое! Сортов двадцать всякого соленья и копченья.

– Богатые-то люди при таком обилии духовенства – прямо в рай… – заметил кто-то.

– Ну, там каждому по делом его. Можно начинать? Признаться, я тороплюсь, потому у меня тут панихидка еще в три часа по одной старушке.

– Сделайте одолжение, батюшка, – только вас и ждали.

Начался молебен. Гости и мастеровые наполнили комнату. Мальчики-ученики, пропахнувшие деревянным маслом, усердно молились и поглядывали на закуску. Один из них, стоявший ближе всех к столу, украдкой взял с тарелки кильку и, засунув ее себе в рот, поклонился в землю, наскоро прожевывая кусок. Это не уклонилось от взгляда подмастерья. Он дал ему подзатыльник. Мальчишка взвизгнул. Хозяин спросил, в чем дело, «прибавил на орехи», дернув за вихор, и запел, подтягивая священнику: «Правило веры и образ кротости…» Гости тоже пели. Кончилось «многолетием». Священник взял кропило и пошел окроплять дом. Два мальчика понесли миску с водой. В мастерской хозяин, указывая на учеников, сказал:

– Батюшка, нельзя ли моим сорванцам легкое поучение в виде острастки, а то, верите ли, удержу нет. Такое баловство, что ужасти! Все руки о затылки обломал. Авось с ваших слов людьми будут.

Священник откашлялся.

– Отроки благочестивые! – сказал он. – В сей новой рабочей храмине отдайтесь прилежанию к поручаемым вам работам по мере ваших сил и способностей. Отриньте леность – мать пороков и почитайте наставляющего вас на ум-разум хозяина. Мните, что он печется о вас, поит и кормит, а посему и воздайте ему сторицею.

– Нельзя ли, батюшка, прибавить, чтоб вот тоже ламповых стекол меньше били, а то просто разорение! Стекло-то ведь двенадцать копеек, – вставил свое слово хозяин.

– Ну, уж это вы сами от себя… Мне лишнее…

– А насчет воровства? На прошлой неделе вот эта шельма вдруг кусок сафьяну…

– К делу, говорю, не идет. Где трапезу приготовляете?

– А это в кухню пожалуйте. Да я вас попрошу и в чулан капусту окропить. Опять же, там у нас бочки с квасом. – Из кухни вернулись в чистую комнату. – Батюшка, теперь благословите закуску и покажите пример, – подвел хозяин священника к столу, но вдруг заметил, что в одной из приготовленных селедок посередине не хватает нескольких кусков. – Ах, подлецы, уж разворошили-таки фасон! Вот, батюшка, вы говорите, насчет воровства – лишнее и к делу нейдет, а чьих это рук дело? Пока мы горницы-то кропили, здесь какой-то постреленок полселедки и отворотил. Вот извольте посмотреть: хвост да голова остались.

Священник благословил закуску и, придерживая левой рукой правый рукав рясы, взялся за графин. Гости, предвкушая наслаждение «пропустить в себя по маленькой», стоя за ним, ждали очереди и облизывались.

– Сига копченого рекомендую… Первый сорт. Не сиг, а максан! – продолжал хозяин.

– С новосельем! Дай Бог всего хорошего! Одно вот жалко, что я на похоронах-то закусил.

– Катерина Никитишна, тащи пирог!

Время под вечер. В трактире «Пекин», что близь Апраксина двора, сидит компания рыночников и бражничает. Стол обильно уставлен опорожненными графинчиками и пивными бутылками. На тарелках видны объедки бутербродов. Лица присутствующих красны. Идет оживленная беседа о том, что «ноне времена не те, покупатель больно дик стал, и никак ты его не взнуздаешь».

– Жиды его мысли дешевыми товарами разбили – вот он и мечется как угорелый да ищет алтынного за грош, – доказывает кто-то. – Прежде хоть съедобная часть в одних наших руках была, а ноне жид и в бакалею влез. Даже вон искусственное масло какое-то из жиру да из сальных огарков придумали и выдают его за подержанное, ну а покупателю было бы только дешево да сердито.

Один купец с подстриженной бородой сидел молча и читал афиши, но вдруг вскрикнул:

– Ребята, что черных-то кобелей набело перемывать! От жида ни крестом, ни пестом не отделаетесь, значит, и словесность эту надо бросить. В среду вот бенефис Струйской. Актриса очень чувствительная насчет игры. Сыпьте-ка на ложу в складчину, кто во что горазд. Шесть носов тут нас в сборе, вот все в литерную второго яруса с комнаткой и залезем. А с комнаткой чудесно. Можно провианту с собой захватить да в антрактах и глотать по рюмочке эту самую контрабанду. Запершись, так никто не увидит.

– А какая игра будет? – послышался вопрос.

– Уж коли у Струйской в бенефисе, то, само собой, чувствительная. Одного носового платка мало, припасай два. Старые актеры в своих ошибках молодости будут каяться.

– Врешь?!

– Читай. Видишь: «Ошибки молодости», – показал купец афишу и ткнул в нее пальцем.

– Тс! – покачал головой купец-борода клином. – И в самом деле, «Ошибки молодости». Поди ж ты, до чего ноне актер ухищряется! Не плоше жида. Душу свою для заманки публики очищать хочет. Только ведь тут, поди, настоящей очистки не жди, а так только, один туман напустят.

– В смертных-то грехах покаются, а у кого какое уголовное чувство есть, разумеется, схоронят. Хоть и театральная игра, а все-таки зачем на рогатину лезть?

В афишу заглянул купец-борода лопатой и сказал:

– Ты говоришь, старые актеры каяться будут, а тут вон и Петипа выставлен.

– Так что ж, что Петипа! Этот хоть и из молодых, да ранний. У него хоть и у молодого, а театральных-то грехов страсть сколько! Вот первый грех уж в том состоит – сколько от него дур на стену полезло. Знавал я одну лабазницу, так та, насмотревшись на него в театре, даже извращение мыслей получила. Все была Марья Тарасьевна, а тут вдруг приказала себя звать Петипа Тарасьевна и шестнадцать евонных портретов в разных видах у себя в квартире развесила. Вдова она, мужа-то не было, так и обуздать было некому. Да, раз что же: даже на векселе хотела подписаться Петипой Тарасьевной. Хорошо, что деверь узнал, ну и поучил маленько по-родственному.

– И Нильский будет в «Ошибках молодости» каяться?

– Будет. Он барона играет. Покаянная роля должна быть ох как велика!

– Ну а Бурдин?

– Этого в афише нет. Чудак-человек, каяться надо все-таки стоя, а он при его безножии стоять не может.

– Так что ж, что стоять не может? По немощам можно не только что сидя, а и лежа. Пускай бы его вынесли на носилках. Его все-таки очень интересно было бы послушать.

– Ну, уж на нет и суда нет. Вот Сазонов, должно быть, большое покаяние произведет. Он будет какого-то Сарматова играть. Полонский тоже свою душу выворотит.

– В чем Савина-то будет каяться?

– Найдется, в чем. Помнишь, у ней с сочинителем Александровым междометие на сцене вышло из-за того, чтоб в окошко прыгать? Вот в междометии и покается. Сама Струйская, я думаю, выйдет на сцену, да просто без дальних разговоров и зальется слезами, благо на этот счет она мастерица. А уж там публика догадывайся сама – в чем грешила и об чем плачет.

– А Зубов играет?

– Нет, видно, побоялся свою душу перед публикой очищать. И на разовые даже рукой махнул. Так что же, ребята, сыпьте на ложу-то, – снова обратился купец с подстриженной бородой. – Мебельщик! Раскошеливайся ты первый. По вашей торговле теперь сенокос. Прожертвуй хоть резьбу с зеркала.

– Обирай сайки с квасом! Стул буковый гнутый жертвую! – откликнулся мебельщик. – Уж куда ни шло! Ну а вы, господин фруктовщик, чем нас обрадуете?

– Полтора четверика брусники с нашего рыла получайте, – дал ответ фруктовщик.

– Что ты за святой? Брусника-то ноне почем? Дешевле пареной репы, а на ложу с угощением все надо пятнадцать рублей собрать. Прибавь хоть две пары арбузов. Стыдись сквалыжничать.