– А что можно сделать такими средствами? – спросил я. – У меня только мел да рубероид.
Начальник недовольно посмотрел на меня.
– Что же вам еще надо? – задал он вопрос таким тоном, как-будто я в чем-то провинился перед ним.
– Лично мне ничего не надо. Но какой материал, такие и результаты.
Этот разговор ничем не кончился, и мне по-прежнему пришлось раскатывать черный рулон кровельного материала и продолжать свою неинтересную работу.
Ездить на эту стройку было далеко и я с разрешения ротного начальства несколько раз заезжал ночевать к своей давней знакомой Вале. От нее было поближе к месту работы. Вот эти самые ночевки и послужили причиной второй встречи моей с полковником Харкиным. Дня через два после того, как я закончил свою работу на дальнем объекте, меня вызвали в штаб к командиру батальона. Это случилось в субботний день после работы.
Войдя в кабинет комбата, я, как полагается по уставу, доложил о своем прибытии.
– Мне доложили, что ты ездишь ночевать на квартиру, – строго и неприязненно произнес полковник. Кроме него в кабинете присутствовали начальник штаба и начфин капитан Шитиков.
– Так точно, но только в тех случаях, когда мне это разрешают.
– Ты работал на чужом объекте, почему не возвращался в казарму после рабочего дня?
– Отсюда далеко ездить и мне разрешили несколько раз переночевать на квартире. Оттуда ближе к месту, где я работал.
– Прекратить такое самовольство! Военнослужащие срочной службы должны ночевать только в казарме.
– Я постоянно ночую в казарме. Только какая же это срочная служба? Вот уже пошел шестой год, как я служу в армии и конца этой срочной службы еще не видно.
– Служить будешь столько, сколько надо! Служить ему не хочется! Служба ему надоела! Переженились во время службы, благополучие свое устраивают. Приспичило им по квартирам ездить!
Я ни перед опасностью, ни во время самых затруднительных и сложных ситуаций в своей жизни никогда не волновался. Беспокойство и порою даже страх я начинал испытывать только тогда, когда и опасность, и угроза оставались уже позади. Я понимал, что не то что прекословить, но даже робко выражать свое мнение в обращении с таким самовластным субъектом, каким был полковник Харкин, не следует. Но полностью отдавая себе отчет в том, что этот центнер с лишним полковничьей плоти, вооруженной неприязнью ко мне, может быть для меня очень опасен, я, тем не менее, держался спокойно и уверенно. В ответ на оскорбительный выпад полковника я ответил:
– Приспичило или нет – это касается единственно меня самого. Но только в воинской присяге нет ни одного слова о том, что вступая в ряды Советской Армии, человек берет на себя обет безбрачия и обязуется не заводить знакомства с женщинами.
– Какое там еще безбрачие и какие там знакомства всякие! Служить надо по уставам! Грамотные больно стали! Смотри, как бы твоя грамотность боком тебе не вышла!
– Так точно, товарищ полковник, служить надо по уставам. Но я ни в уставе Гарнизонной службы, ни в Боевом уставе пехоты не нашел указаний о том, что в армии запрещена грамотность.
Начальник штаба подполковник Милашкин, сидящий у стола сбоку от Харкина ничем не выдавал своего присутствия, а начфин сидел на стуле у стенки и, посматривая на меня, чуть-чуть покачивал головой, то ли сочувствуя мне, то ли осуждая меня. Полковник с покрасневшим лицом повернулся к начальнику штаба и излишне громко приказал ему:
