После завтрака Сосов уселся в рекреации и продолжал читать про молодую «журналистку» и не молодого голливудского продюсера. «Зачем я это читаю? – думал он. – Ясно же, они переспят где-то на середине книги или на двух третях, и потом автор будет это размусоливать».
– Сосов! – позвал голос медсестры. Это была тётя Люба, сменившая казашку.
– Я! – отозвался солдат.
– Это ты Сосов? – спросила тётя Люба, подойдя к нему.
– Так точно, – по привычке ответил он.
– Почему таблетки не выпил?
– Забыл.
– Так иди, пей. И не забывай больше.
Сосов подошёл к посту и засыпал сразу в рот из баночки со своей фамилией 7 круглишков и шариков. Он проглотил их, запив слюной – редкое и ценное умение для пациентов лечебных учреждений. Сосов вернулся в рекреацию, сел в «своё» кресло, раскрыл книгу и вдруг заметил, что на диване напротив тоже кто-то сидит. Это был тот самый Городнищев. Он как-то умудрился слиться с интерьером со своей маленькой, синей книжечкой, в которой Сосов узнал Новый Завет. Сам Сосов с интересом относился ко всем религиозным направлениям, но ни к одному себя не причислял. Он считал себя человеком религиозным, но не верующим и считал, что достаточно хорошо знает эту маленькую, синюю книжечку и даже чёрную, толстенькую более менее.
Сосов не решался заговорить о Новом Завете, вдруг Городнищев окажется через чур чувствительным и обидится на какую-нибудь мелочь. Поэтому каждый молча читал своё, пока в коридоре не началась возня. Это солдаты выходили на перекур.
– По-братски, есть сига у кого?
– От души.
– Займи наликом, я тебе переведу.
– Дай тэху до обеда.
– Агапкин-то всё-таки трахнул её.
– 45 тысяч надо. Думаешь, мне их кто-то займёт?
– Сколько берём?
– Три? Давай четыре.
– У контрабасов спроси.
– Кузнецов – лошара.
– На завтрак говно, на обед говно, на ужин говно.
– Устроили тут клуб читателей.
– Видать, в пятницу выпишут.
– Этот кретин мимо тазика мне тапки все заблевал.
Городнищев тоже пошёл курить, и, когда воцарилась тишина, Сосов продолжил своё чтение, увлекательность которого по десятибалльной шкале еле-еле касалась пятёрки.
– Читаешь? – спросил Шишкин, бесшумно появившийся за спиной.
– Читаю.
Шишкин подошёл к телеку. Под ним висело расписание его работы: по будням с 16 до 20, по выходным и праздничным с 7 до 20.
– С 16 что ли можно только смотреть? – спросил Шишки неведомо кого. – А если сейчас включить, что будет?
Он огляделся по сторонам, ответов не было. Шишкин не стал включать телек и вовсе не потому, что боялся нарушить внутренний порядок, а больше из-за сомнамбулического и безынициативного состояния, в котором пребывает большинство военнослужащих. Он сел на второе кресло и изучающе смотрел по сторонам, поглаживая подлокотник.
– Чего читаешь?
– Да, просто книжку. Ничего интересного.
– Интересная?
– Ничего такая.
– Тоже думаю, почитать может чего.
– Так почитай.
– Да не, пока не хочется, – взгляд Шишкина упёрся в чёрный квадрат телевизора. – А что там вообще есть интересного почитать?
– Я особо не смотрел, но выбор есть. Можно найти что-то.
Разговор прекратился, Сосов продолжил погружаться в атмосферу Каннского фестиваля, а Шишкин в бездну чёрного экрана. Это длилось до тех пор, пока не вернулись курильщики. Шишкин встал и пошёл валяться в своей койке, и на его место сел Городнищев, бросив на Сосова осторожный взгляд из-под бровей. Остальные бойцы, продолжая свои разговоры, рассосались по палатам.
