Иду в ванную
и долго стою под горячими струями, пытаясь смыть с себя этот чёртов день. Чувство
вины бьёт по грудине наотмашь. Я ведь догадывался, что банда что-то замышляет.
Видел глаза главаря, когда старейшина ему отказал. И не подвела меня чуйка. И
сколько бы мне ни говорили, что я не виноват, всё равно не смогу себя простить.
Недотянул, где-то прокололся. А из-за моей ошибки столько жизней загублено. Как
теперь с этим жить?
Хоть я
вымотан морально и физически, но заснуть не выходит. То и дело прислушиваюсь к
тишине. Хочется пойти, проверить, что делает девушка. Успокоилась ли, заснула
ли? Но так и не решаюсь. Она теперь ещё больше меня бояться будет. Я заставил
её почувствовать себя беспомощной, напугал своими действиями.
Меня даже
мужики побаиваются, особенно те, кто не знает. А тут миниатюрная девчуля. Она
же у меня в руках как маленькая пичужка билась. Крошка по сравнению со мной.
Так до утра
в своих мыслях и промаялся, не заснув ни на минуту. А как только рассвело,
пошёл проверять свою гостью.
Девушка
мирно спала, свернувшись калачиком в своём импровизированном коконе. Бутерброды
стояли нетронутыми, а вот чай она выпила. Забрал тарелку с чашкой и пошёл
готовить завтрак. Заодно вытащил вещи из стиральной машинки и развесил
сушиться. А пока придётся девчонке, всё же, в моей рубашке пощеголять.
На кухне она
появляется совершенно бесшумно. Я поворачиваюсь, чтобы тарелки на стол
поставить, а она стоит в дверях по шею в простыню замотанная. На голове
неизменный платок, который как-то сама отыскала. Как только со мной взглядом
встречается, тут же глаза в пол опускает.
- Ну, как
дела? – улыбаюсь приветливо. Стараюсь голосу мягкости придать. – Почему не
поела вчера? Хотя я понимаю, после того, что произошло с тобой, у всякого
аппетит отобьёт. Давай, значит, завтракать. Мне бы имя твоё узнать. А то «эй» -
обращение не очень вежливое и приятное.
Девушка
молча жмётся на пороге, так и не решаясь на кухню зайти.
- И как нам
с тобой диалог выстраивать? – вздыхаю. – А его ведь как-то надо выстраивать.
Иначе совсем нехорошо выходит. Ты писать умеешь? – вижу едва уловимый кивок. –
Напишешь мне своё имя?
Снова кивок.
Хватаю
блокнот и ручку с холодильника и кладу на стол. Девушка нерешительно подходит и
выводит большими красивыми буквами – Мария.
- Маша,
значит, - хмыкаю. – Как в сказке почти выходит про Машу и Медведя. Только
сказочная Маша побойчее была. Садись завтракать, Мария, - в очередной раз
улыбаюсь, перекатывая на языке её имя. Оно мне нравится. – Медведь тебе каши
сварил.
Как-то так
повелось, что я всегда ел на завтрак овсянку. Бабушка приучила. А как она
умерла, не стал традиции изменять – привык за двадцать с лишним лет. Бабуля у
меня строгая была, но мудрая и сердечная. А вся эта строгость только для
порядку держалась. Пришлось ей одной меня воспитывать. Мама рано умерла, мне
тогда всего четыре года было. Сердце. Врачи рожать ей запрещали, но не
послушала она. А отец при исполнении погиб в перестрелке, когда мне десять
стукнуло. С того момента мы и остались с бабулей одни против целого мира.
- А чего ты
рубашку мою не надела? – пытаюсь выстроить своеобразный диалог. – Не
понравилась? В простыне же неудобно.
Девушка
поджимает губы, а потом пишет на листке: «нельзя».
- Нельзя,
значит, - прихожу к выводу, что немота Маши вызвана, скорее всего, не
вчерашними событиями. Складывается впечатление, что девушка давно перестала
разговаривать.
