И из других
деревень в наш дом сватов не спешили засылать. А меж тем время младшей сестры
подошло. Нехорошо, когда меньшая раньше старшей замуж выходит. А женихи уже
стали порог обивать. Настёна тоже красоткой выдалась – всем на зависть, парням
на усладу. И всё остальное в ней ладно было. Не невеста – загляденье. А тут я
бельмом на глазу у семьи и всей деревни. Вот и пошёл батюшка на такой шаг от
отчаяния.
В селении
давненько говаривали, что ни одна девка за Гришку по доброй воле не пойдёт.
Коли у меня голос был бы, и я б не пошла. Но немота дала ответ вместо меня. Вот
и решили две семьи породниться, избавившись каждая от своей ноши.
Гришка и
рад-радёхонек. Никакие проклятия его не пугают. А мне хоть в болоте топись, как
представлю, что с ним надо спать ложиться да по утрам миловаться. Как эта
картинка перед глазами всплывает, сразу беспросветная тоска накатывает.
И аккурат в
день сватовства решаю я сбежать, чтобы хоть ещё на денёк свою участь отсрочить.
Невмоготу мне было, хотя и корила себя, и призывала к смирению. Но всё пустое.
Слёзы с
самого утра душили, а родители думали, что я от радости реву. А я даже написать
о своих страданиях не решалась, чтобы их не расстраивать, да на гнев батюшки не
нарываться. Могла ведь указать, что не хочу за Гришку замуж, но так и не
посмела супротив господа да отца своего пойти. Знала, какой это грех и позор.
Да не
удержалась всё-таки, убежала в лес. Хотя до самого вечера уговаривала себя
покориться. А как сбежала, так меня такое чувство стыда и раскаяния накрыло,
что невмоготу было домой возвращаться и родителям в глаза смотреть.
Представляла,
как им из-за меня краснеть пришлось, как Настёне тошно из-за такой сестры
нерадивой да невдалой, и слёзы сами собой из глаз градом на мёрзлую землю
катились.
Проревела до
самого вечера, а когда собралась с духом, чтобы домой идти да родителям на
глаза показаться, услышала, что в селении что-то неладное творится стало. До
меня долетали крики, выстрелы и рёв моторов. А потом лес заревом огненным
полыхнул.
Очень
страшно было, но я пробралась к околице незаметной тропкой и за кустами
притаилась. Видела, как страшные мужчины, что не однажды к нам в поселение
хаживали, поджигают дома с людьми, запертыми внутри.
Мне кричать
хотелось, броситься к своим, но я только наблюдала за зверством, происходящим в
эту минуту передо мной. Я чувствовала ещё тогда, когда эти люди к нам с миром
приходили, что страшнее дикого зверя они. Опаснее, беспощаднее. Да и батюшка
это понимал…но просили они у нас невозможного – укрыть беглых заключённых,
чтобы потом их переправить вниз по реке. Лодки у нас имелись, сноровка и знание
диких мест.
Говорили,
что денег дадут очень много. А на что нам деньги? Мы всегда к ним относились
как к фантикам от конфет.
Но эти люди
были настойчивыми. Они стали приходить чуть ли не каждый день. Сначала
торговались, а потом к угрозам перешли. Но никто не верил, что они решатся на
подобное зверство.
Как же
хочется сейчас кинуться к своему дому, но я словно в землю вросла. Ненавидела
себя за трусость, взывала к господу в безутешной безмолвной молитве, слыша
крики своих родных. Но всё было тщетно. Огонь безжалостно пожирал всё, что мне
было дорого, а я смотрела и поверить не могла, что это всё наяву происходит.
Батюшка ведь
всё время повторял, что ежели жить по Канону, не грешить, не гневить господа,
то всевышний обязательно заступится, поможет, убережёт.
