– Прекрати! – Оксана тоже повысила голос. – Никто мне не верит! Никто, даже ты! Прекрати, папа! Пусть он войдет! – и, вновь обернувшись к Белому, поспешно добавила: – Конечно, входите, Герман Александрович! Пожалуйста! Вот сюда.
Она посторонилась, держа нараспашку дверь. Незримый барьер треснул, и Белый шагнул вперед.
– Не знаю, что на всех нашло, – Оксана схватила его за рукав и потянула в комнаты. – С самого утра я будто в дурном сне, все сплю и сплю, и не могу проснуться. Тут кухня, где мы вчера пили чай. А там, в спальне, мои вещи. Там были и вещи Альбины, но они… исчезли вместе…
Голос сорвался на хрип. Привалившись к стене, Оксана запустила пятерню в спутанные волосы. Белый невесомо коснулся ее руки.
– Успокойтесь, слезы – вода, а она, как известно, сгубила немало людей. Вы уже дали ориентировки «Лизе Алерт»?
Женщина кивнула, не в силах отвечать, но ответа Белый и не требовал.
– Я осмотрю тут все, – сказал он, обойдя застывшего истуканом старика и аккуратно вынимая марлевые шарики.
В комнатах царила чистота. Наверное, даже излишняя чистота для жилища закоренелого холостяка. Не было ни запаха белья, ни табака, ни подгоревшей пищи – только уже знакомый запах сухой травы и немного прелой листвы, пропитавший все, от постельного белья до кухонных занавесок.
Аромат Леса.
С особой тщательностью Белый исследовал скудные Оксанины вещи: вторую пару обуви, спортивный костюм, косметичку, пакет с нижним бельем и носками. Они еще хранили обычные человеческие запахи, и это отчасти успокаивало.
– Когда, говорите, вы приехали?
– Вчера, – вместо Оксаны ответил ее отец, горбато вырастая за плечом дочери и кладя костлявую ладонь на ее плечо. – Но я не допущу, чтобы по моему дому сновали какие-то ненормальные типы и рылись в твоей сумке с бельем. Зря ты позволила ему войти.
– Если ты не поверил, это не значит, что и остальные тоже! – в раздражении откликнулась Оксана, отстраняясь.
Белый не слушал: из сумки пахнуло чем-то железистым.
– А ведь скоро Охотничья луна, – ни с того ни с сего вдруг произнес старик.
И в спину будто вонзились иголки, а следом пришла память – багровый, изрытый оспинами лунный лик, и тянущая боль в мышцах, и тот самый привкус, который, надеялся Белый, он больше не почувствует никогда…
– Что? – переспросил, исподлобья глядя на старика.
Тот стоял, поджав губы, будто делая одолжение, и Белый подумал, что находиться в одном помещении с этим человеком неуютно и… неестественно? Да, костлявый Оксанин отец вызывал безотчетное отторжение, какое, должно быть, и сам Белый вызывал у людей.
Что-то тут было не так.
Что-то, связанное с его сгорбленной позой и – запахом.
Отчаянно, до жути вдруг захотелось войти в Лес.
– Вы скоро закончите? – повторил старик, возвращая к реальности. – Или останетесь допоздна?
– Скоро закончу, – пообещал Белый. Вдохнув запах снова, поднялся на ноги и протянул Оксане вскрытую гигиеническую пачку. – Какой у вас день цикла?
– А? – она моргнула и зарозовела щеками. – Нет, это не у меня. Это Альбина… то есть, у нее началось как раз, когда…
Белый кивнул.
– Я понял. Позвольте взять это с собой, так будет проще… Минуту.
В кармане вибрировал смартфон. «Легавая» – высветилось на экране.
– Где вас, Резников, черти носят? – голос Астаховой звучал отрывисто. – У нас пострадавший.
– Где? – под ложечкой тоскливо заскреблось.
Не прошло и пары дней, и вот снова…
– Сандармох, километров двадцать от Медгоры. Подъезжайте сразу к часовне. Знаете?
