Он не договорил. Рука сработала сама, не так крепко, как могла бы, но пощечина все равно получилась впечатляющей. Дерек оторопело схватился за щеку, и Анна подумала, что готова добавить еще.
– Не смейте, – прошептала она. Дерек готов был все свести к пошлости, но их отношения с Джоном такими не были. – Вы даже представить себе не можете…
– Почему же, могу. Я давеча близко познакомился с Дженни. В плане физиологии никаких отличий от людей. У Джона, я так понимаю, тоже? Все вылеплено по идеальному образцу и работает так же идеально?
Анна ударила еще раз – вернее, почти ударила, Дерек перехватил ее руку, и она еще успела удивиться тому, какие у него горячие и сильные пальцы.
– Вы хам и наглец! – сообщила Анна, понимая, что готова разрыдаться, и делать этого ни в коем случае нельзя. Их отношения с Джоном были ее личной тайной, тем местом, в которое она никого не хотела впускать.
– Я бы вас не бросил во всем этом, если бы у нас были настолько глубокие отношения, – искренне ответил Дерек. – А он бросил. Ваш отец убит, вас выгнали из дома, убийца идет за вами, а он вас бросил. Полагаю, все дело в программе самообучения, да? Ему стали интересны физические отношения между мужчиной и женщиной, и вы как практик и экспериментатор пошли ему навстречу…
– Прекратите! – воскликнула Анна. – Хватит, перестаньте! Все это не так…
Она вдруг поняла, что Дерек прав. Ее бросили – и она искала Джона в самых темных уголках столицы, но так и не нашла. Ее бросили – и она поняла это только сейчас.
Слезы пришли сами – заструились по щекам, глазам сделалось горячо и больно. Анна рыдала от тоски и боли, от своей усталости, от потерь и угроз – Дерек осторожно, словно боясь что-то повредить, обнял ее – уткнувшись в его плечо, Анна ревела, словно школьница, которую не пригласили танцевать, и это было смешно, нелепо и больно, непередаваемо больно. С ней случилась именно та глупость, о которой писали в романах, и которую Анна глубоко презирала, потому что как это вообще возможно, бросить ее?
И вот это случилось. И она сидела в заколоченной комнате заброшенного дома, плакала в плечо, в общем-то, незнакомого человека и не могла остановиться.
– Я понимаю, как это больно, – Дерек говорил вполне искренне, словно и вправду знал, каково сейчас Анне. – Понимаю и найду его, но вы должны мне помочь. Просто расскажите мне о Джоне… и я верну его вам.
– Джон самый лучший арниэль. Отец создавал его так, чтобы он был не просто первым, но примером для всех. Идеальным, вы правильно сказали.
В соседней комнате, там, где раньше Брайан Кастерли устроил что-то вроде кабинета, и у стен до сих пор были отпечатки давно унесенной мебели, Дерек хранил несколько ящиков с консервами и галетами, и теперь они устроили настоящий пир: куски индейки в собственном соку, печенья и чай. Анна, кажется, ела не потому, что была голодна – Дерек готов был поклясться, что она открывает вторую консервную банку, чтобы заполнить пустоту, возникшую в душе.
Пусть ест. Рабочий опыт Дерека подсказывал, что невозможно одновременно есть и переживать.
– Иногда мне кажется, что отец вложил в него не просто все свое мастерство. Не просто самые лучшие и дорогие артефакты. Он будто умудрился поместить в Джона часть своего таланта. Часть души, – Анна откусила от печенья, прожевала и спросила: – Что, святая мать наша церковь казнит меня за такие речи?
