Без пояснений
Дара аккуратно взял репродукцию за краешек и снял её с мольберта. Под ней оказалась другая женщина. Предыдущая была составлена из крупных неровных мазков, а эта была изображена так, будто была снята фотокамерой, линзу которой смазали вазелином, отчего и женщина, и чашка, которую она держала в руке, будто светилась неярким волшебным светом.
– Ты много рассуждаешь о технике, – сказала Салли, – но делаешь это странно.
– Почему странно?
– Ты говоришь «как если бы он вдохновлялся пуантилистами». Отчего бы не узнать, действительно ли вдохновлялся? Кстати, кто нарисовал ту картину?
– Не знаю. Картины не подписаны.
– Так спроси очки.
– Я никогда не смотрю на картины через очки.
– Почему?
– Картины… – Дара поднял руки, будто нащупывал в воздухе невидимый футбольный мяч – Как это сказать… Очки дополняют реальность. Живопись – не та реальность, которую стоит дополнять. Живопись и так не реальность. Ну или уже дополненная. Я смотрю на картины и не хочу знать, где это, кто и когда.
– Но если ты хочешь стать искусствоведом, то, может, стоит начать?
– Если я действительно поступлю в Тринити на искусствоведа, у меня не будет выбора. А пока – я хочу видеть картину такой, какая она есть. Без пояснений.
Салли подумала и кивнула.
– Так что? – спросил Дара, показав подбородком на мольберт. – К которой сильнее приревновала?
– Угадай.
– К графине с пионами.
– Нет.
– К обнажённой купальщице.
– Нет. К той, которую ты не показал.
Дара попытался сделать удивлённый вид.
– Ты пропустил одну. Убрал два листочка с мольберта одновременно. Думал, я не замечу.
– Я… – после долгой паузы сказал Дара.
Салли отвернулась и легла на живот. Дара стоял у мольберта, молча переминаясь с ноги на ногу.
– Обижаешься? – спросил он. – А как?… Это была какая-то проверка?
Салли пожала плечами, потом сбросила с себя простынь, посмотрела на Дару через плечо и сказала:
– Смотри на меня, на такую, какая я есть. Без пояснений.
Он уже что-то прячет от тебя
«Он уже что-то прячет от тебя» – эта фраза всплыла в голове Салли, как рекламный слоган.
Она затормозила у дома Дары и прислонила велосипед к фонарному столбу. На обочине дорожки, ведущей от улицы к гаражным воротам, лежал комок бумаги. Слишком большой для книжной страницы, но слишком маленький для киноафиши. Лежал он слишком далеко от дома Дары, чтобы его могли выбросить из окна, но и слишком далеко от автобусной остановки, где его могли обронить, роясь в рюкзаке.
Салли подошла ближе: дождь прекратился ещё позавчера, но асфальт высыхал медленно, будто не хотел менять свою чёрную, отливающую блеском поверхность на запылённый серый летний цвет. Салли осмотрелась: у неё вдруг появилось ощущение, что комок бумаги был брошен ей навстречу, как приманка. Как клубок для кошки. Улица была пуста. Окна в доме Дары и в соседнем (доме Дойлов) были пусты.
Салли подняла бумажный комок и стала осторожно его расправлять, одновременно просчитывая в уме ежедневный маршрут робота-уборщика. Если он появляется на перекрёстке у церкви в 8:30, когда Салли видит его из окна, то здесь он убирается не раньше половины второго. Значит, комок могли оставить здесь ещё вчера вечером.
Салли распрямила лист и перевернула его лицевой стороной к себе. Это была явно одна из той стопки репродукций, которую Даре подарил Мёрфи. Но, кажется, Салли её не видела.
Нет, не кажется, а точно: Салли её не видела. Неделю назад они вместе просмотрели весь набор и Салли запомнила каждый портрет, кроме того, который Дара неловко пролистал.
