– Я сдаюсь! Я без оружия! – на общем наконец-то выкрикнул Соласт, оправившись от шока, но его ткнули ещё раз стволом, отчего учёный вжал голову в плечи и постарался не издать и звука.
В пространстве перед ним раздался ещё один голос, кажется, женский, но ни язык, ни наречие ему не были знакомы. Он мог бы предположить, что сам голос был эдакой помесью сильенсурского каттустала и эльфийской утончённости, если вычесть из неё фейский задор. Сам голос был холоден, словно надвигавшийся ледник, в его тоне читалась безжалостность.
Рядом вдруг раздался ещё один голос. Тоже женский, но с другим оттенком. Чуть более тёплым, больше похожим на снег весенней порой и капель, спадающую с сосулек. Он нёс в себе надежду, ибо в нём звучал протест.
– Не исполнять. – Внезапно разобрал Соласт пару слов, взятых из древне-глубинного, языка утерянного, на котором обрывочно говорили всякие разумные аберрации из далёкого Ньярхета.
Услышав это, учёный застыл и сильнее прежнего похолодел лицом. Что за создания могли говорить на наречии, схожем с тем, какими звуками общались меж собой массы из плоти или же гигантские летающие скопления глаз, превращавшие сознания в кашу у каждого, кого они заметили?
И какие теперь у них планы? Содрать с него кожу и оставить живым рабом, извратив саму его суть? Поглотить его сознание, разделив его между роем? Отдать в жертву невиданным богам Инфинитума, о которых науке ничего не известно?
– Речь, время. – Разобрал Соласт ещё пару слов того (или той?), чья речь была похожа на капель. – Упокой.
Он совсем запутался, и ему это не нравилось. Эта речь напоминала аберрационное наречие, но с очень важным отличием. Она было сформирована как настоящий язык, в то время как все слова аберраций были уникальными при каждом произнесении и всегда доносили определённый смысл, передаваемый телепатически. Аберрации Ньярхета не использовали ни алфавита, ни слов; они передавали свои намеренья чувствами, которые обычный разум воспринимал за определённые слова. А эти незнакомцы произносили слова своего языка отчётливо, не пользуясь телепатией и, видимо, не способные видеть друг друга, пока находились в невидимости, и именно потому из неё вышла первая фигура, что сейчас молча сидела на нём, держа на мушке.
Из невидимости появились ещё две фигуры. Внешне эти создания почти ничем не отличались, кроме роста, но и разница была несущественна. Все трое (включая того, кто стоял над Соластом, до сих пор его удерживая на влажном бетоне, видно не решив, что с ним делать, но не давая ему и шевельнуться) оказались в одинаковой униформе и были вооружены неким подобием огнестрельного оружия. Это были вытянутые винтовки с треугольными стволами и прицелами чёрно-синего цвета с небольшими голубыми индикаторами непонятного назначения.
Соласт сильно путался и ничего не понимал, хотя очень пытался. Ведь если он сможет всё понять, то наверняка найдёт способ, чтобы эти непонятные создания оставили его в покое или даже помогли ему выбраться. Впрочем, он надеялся, что они будут к нему милосердны и не помогут ему «выбраться» на тот свет.
Фигуры можно было различить по нескольким признакам. Тот, что стоял над ним, имел более компактное оружие, и его костюм на хвосте имел вкладку для наконечников, ставшую эдаким блестящим на солнце расширением-шестопёром.
Другая – голос-капель – отличалась отсутствием наплечников. На её грудной пластине чуть выделялся на чёрном фоне тёмно-синий символ, похожий на букву “Я” эльфийского алфавита. Её оружие тоже было относительно компактным, а после и вовсе сложилось в пистолетное подобие, что отправилось на пояс. Фигура встала к Соласту спиной, закрыв от последней.
