Замок Бланшемон никогда не был сильно укреплен; его стены у основания не толще шести футов, стройные башни выступают за пределы стен. Он был построен уже к концу феодальных войн, однако его узкие двери и редко расположенные окна, а также развалины крепостных стен и башенок, служивших внешним поясом укреплений, напоминают о тревожных временах, когда нужна была защита на случай внезапного нападения. По архитектуре замок не лишен изящества. Это удлиненное четырехугольное строение с башнями по углам: каждый этаж состоит из большого зала и четырех комнат поменьше – в угловых башнях; еще одна башня, с задней стороны замка, служит клеткой единственной здесь лестницы. Часовня стоит особняком, так как соединявшие ее с замком старые службы обрушились; рвы частью засыпаны; от башен внешних укреплений осталось только основание, а на месте пруда, некогда омывавшего замок с севера, теперь расстилается красивый продолговатый луг, посредине которого бьет родник.
Все еще живописный, облик старого замка сначала не очень поразил владелицу Бланшемона. Помогая ей выйти из повозки, мельник указал на так называемый новый замок и на обширные строения фермы, расположенные ниже старого замка, вокруг огромного двора, замкнутого с одной стороны зубчатой стеной, а с другой – оградой и рвом, наполненным грязной водой. Это жилище богатых фермеров имело на редкость унылый и неприглядный вид. Новый замок был не что иное, как большой крестьянский дом, построенный лет пятьдесят назад из обломков разрушенных укреплений. Однако сейчас он был свеже оштукатурен и покрыт новой ярко-красной черепицей. И рядом с этим подновленным домом еще больше бросалась в глаза неприглядность служб и омерзительный вид двора. Эти мрачные здания, носившие следы старинного зодчества, но еще крепкие и содержавшиеся в порядке, составляли сплошной ряд конюшен и амбаров, которые являлись гордостью здешнего фермера и вызывали восхищение всех окрестных земледельцев. Но эта цепь столь полезных хозяйственных построек, удобных для содержания скота и для хранения урожая, замыкала взор и мысль в безотрадном, сером, грязном до отвращения пространстве. Выложенные камнем квадратные ямы были наполнены навозом, груды которого возвышались над ними еще футов на десять – двенадцать; отсюда во все стороны беспрепятственно растекалась зловонная жижа и лилась в расположенные ниже двора огороды, орошая их. Такие обильные запасы удобрения пленяют взор земледельца и составляют его драгоценнейшее сокровище; он с торжеством показывает их своему соседу, который не без зависти любуется ими.
В мелких крестьянских усадьбах эти стороны сельского хозяйства не оскорбляют ни взора, ни эстетического чувства художника. На фоне природы, в ее зеленом обрамлении, этот беспорядок, эти раскиданные всюду орудия земледелия стушевываются и даже выигрывают, но зрелище нечистот в больших размерах, на огромном пространстве производит самое отталкивающее впечатление. Индейки, утки, гуси целыми стадами бродили по двору, как будто для того, чтобы человек не мог сделать шагу, не ступив в грязь. Через неровную вытоптанную площадку была проложена мощеная дорожка, в ту пору такая же непроходимая, как и весь остальной двор. Вокруг нового замка были свалены обломки его старой кровли, и надо было пробираться буквально через целое поле битой черепицы. Между тем после окончания кровельных работ прошло почти полгода. Починка дома производилась за счет владельца, а уборка мусора и очистка двора возлагались на фермера, и он решил заняться этим после окончания летних работ, чтобы не отвлекать работников в страдное время. С одной стороны, это был вопрос выгоды, с другой – результат глубокого равнодушия беррийца, который вечно оставляет дело незаконченным, как будто после каждого усилия его истощенная энергия требует отдыха и, прежде чем завершить дело, ему необходимо насладиться праздностью.
