– У вас есть Эсперанса? – Опомнился я, когда продавец с серьгой в правом ухе уже хотел отправить меня восвояси. Мне вдруг до одури захотелось послушать то, что слушает Мэгги на том конце города.
Парень насмешливо вскинул бровь, стрельнув голубыми линзами на мою покупку. Чувак, слушающий «Лед Зеппелин», решил перейти на джаз?
– Эсперанса Сполдинг? – Переспросил он.
Чёрт его знает, какая там Эсперанса. Я никогда не слушал джаз и не собирался начинать. Хотя, о пьянстве и случайных связях я когда-то думал точно так же, но всё меняется. Никогда не говори никогда. На мой неуверенный кивок продавец протянул мне чёрно-белую обложку с силуэтом кучерявой женщины.
– Четыреста пятнадцать долларов.
– Сколько?! – Я почти перешёл на ультразвук, чем ещё сильнее позабавил парнишку.
Тринадцать записей за четыреста пятнадцать долларов? На эти деньги можно купить телефон, раздолбанную тачку и даже бриллиантовое кольцо – я даже присмотрел такое для Вэлери, но повезло, что не купил. Сорок порций пива или двадцать – приличного виски. Билет на игру «Чикаго Блэкхокс» или на постановку Бродвея. Но пластинка?..
– Беру.
С двумя пластинками под мышкой я забежал в пончиковую напротив и вернулся в квартиру Шона впервые в трезвом рассудке и без звенящего сопровождения бутылок в пакете. Весь вечер я слушал то, что слушала она, и крошил себе на грудь тем, чем крошила она. Эсперанса Сполдинг исполняет неплохие партии, а карамельные пончики и вовсе выше всяких похвал. Надо отдать этой Мэгги должное – у неё есть вкус на хорошую музыку и дрожжевую выпечку.
– Мы так и не добрались до того нового ресторанчика на углу Гаррисон-авеню и Хайли-стрит. Сегодня я была в том районе и решила сделать то, что мы хотели вместе, только без тебя. Всё теперь приходится делать без тебя, Шон. Ты был прав. У них и правда отменная кесадилья с курицей и жареные бананы.
На углу Гаррисон-авеню и Хайли-стрит затесался только один ресторанчик мексиканской кухни. «Эль Рей дель Тако». Пикантные ароматы острой паприки врезались мне в ноздри уже на входе. Я заказал кесадилью с курицей и жареные бананы на десерт, представляя, как за одним из соседних столиков сидела Мэгги и откусывала от лепёшки маленькие кусочки. Я умолотил заказ за пять минут – Шон был прав. Кесадилья с курицей в этом ресторанчике – как след на влажном зеркале в ванной. Исчезает почти незаметно.
– Сегодня никуда не хочется выходить. За окном льёт, как из ведра, впрочем, ты и так наверняка видишь. Знаешь, мне всегда казалось, что дождь – это слёзы тех, кто давно умер и смотрит на то, что мы делаем со своими жизнями. Оплакивают нас, хотя это мы должны оплакивать их. Я уже три часа не вылезаю из постели и смотрю фильмы из списка, которые мы не успели. На очереди «Форрест Гамп». Удивительно, что мы его не видели. Жалко, что мы его уже не увидим вместе.
Два с половиной часа о парне с проблемами в развитии?.. Не мой уровень. Я бы лучше позалипал на какой-нибудь боевик под пиво и чипсы, но джаз и кесадилья оказались очень даже нечего, так что советам Мэгги можно доверять. И я досидел до титров, даже не вспомнив о том, что в холодильнике давно заждался «Будвайзер», а в микроволновке – разогретая пицца.
– Как же я не люблю вечера. В этом мы с тобой всегда были непохожи. Есть в них что-то такое, что травит душу, отдаёт горечью, сжимает горло. Увядание дня, затухание света, печаль души. Одной в квартире встречать их до того невыносимо, что я снова пришла на мост в Джексон Парке, чтобы проводить вечер в небытие. Как постоянного гостя, что побыл и уезжает до скорой встречи. Здесь всегда самые красивые закаты. И печаль на душе слабеет. Надеюсь, там, где ты сейчас, тебе тоже видно это алое небо. Может, мы смотрим на него с разных концов земли?
