Читать онлайн Эллисон Майклс - Мелодии порванных струн
Пролог
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон, это я. Двадцать два дня прошло. А я всё ещё не могу поверить. Как такое могло случиться с нами? Как ты мог так просто уйти и оставить меня одну?
Довольно безрассудно, но я всё ещё продолжаю отравлять комнату переработанным кислородом и осыпаться пылью на комод. Не знаю, как такое возможно, ведь поломанное сердце вряд ли на что-то способно. Сердце моё давно остановилось, но наверняка заработали резервные предохранители. Что-то продолжает стучать в груди и гонять кровь по венам…
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон? Тридцать шестой день, как ты ушёл. Да, я считаю, что ещё остаётся? Ещё чуть-чуть, и стану ставить зарубки на обоях, которые ты так ненавидел. Будет лишний повод их поменять.
Я не знаю, как жить дальше, слышишь? Как люди вообще встают с кровати и куда-то выходят? Бесполезный перерасход энергии, фальшивая имитация деятельности, полнейшее безумие. Сегодня я впервые вышла из дома и откровенно заявляю, что делать там нечего. Дошла до угла, до той итальянской булочной, твоей любимой, и вернулась назад. Невыносимо видеть все те вещи, которые ты любил. Может, поэтому я уже месяц не смотрелась в зеркало?
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон, я схожу с ума. Пятьдесят девять дней, и даже рассудок от меня сбежал, не только ты. Я тоже хотела сбежать из этой душной квартиры, ведь здесь стало совсем невыносимо.
Весь дом пропах твоим лимонным гелем, и я начинаю задыхаться. Морозильник забит мороженым. Шесть банок «Баскин Роббинс», Шон! Ты планировал заработать сахарный диабет или позлить меня? Ведь даже некому его теперь съесть – ты ведь знаешь, что я ненавижу клубничное.
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон… Заходил твой отец. Единственный, кто ещё помнит обо мне и не даёт мне рассыпаться на куски. Так странно, что люди обесцвечиваются от одиночества, а ты оставил нас обоих. Забрал цвета и краски, хотя никогда не умел рисовать. Как-то несправедливо, тебе не кажется? Лучше бы ты научился не тому, как играть имперский марш на струнах, а тому, как возвращаться…
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Пальцы всё ещё пощипывает, когда я касаюсь холодной стекляшки фоторамки, за которой твоя улыбка. Или достаю с полки аккуратно сложенный свитер с оленями, который я ради шутки подарила тебе на позапрошлое Рождество. Он скучает по твоей коже не меньше меня, но почти не пахнет дезодорантом «Олд Спайс» и вишнёвым джемом, который ты пролил на рукав. Или завариваю твой любимый Эрл Грей с бергамотом, который я стала пить вместо кофе, хотя всегда кривилась, если ты заваривал его по утрам. Как можно пить чай, если в мире есть кофе?
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон, мне не хватает тебя. Сто шестьдесят шесть дней без твоих касаний и поцелуев. У меня ломка, как у героинщика или любителя пончиков, который сел на диету. Я даже сбросила пять кило, и теперь похожу на вешалку, куда навесили слишком много одежды.
Если бы виски отрубало память, как Альцгеймер, я бы не просыхала. Но тебя невозможно забыть, слышишь? Ты пропитал каждую извилину моей памяти, как дождь пропитывает ткань. Ты стал моим ливнем, а я постоянно забываю зонт.
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон, это я. В сто девяносто восьмой раз подряд. Не знаю, зачем я продолжаю звонить. Наверное, по старой привычке. Анекоторые привычки становятся родинками на нашей коже – появившуюся чёрную точку уже не убрать. Ты давно вошёл в привычку и стал моей родинкой. Ты на моей коже и тебя не отодрать, не замазать, не вывести перекисью… Разве что прижечь лазером. Но я очень боюсь ожогов, ты ведь знаешь.
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон… Двести сорок три дня. Слишком много и слишком мало одновременно.
За это время клетки кожи на моих ладонях обновились семнадцать раз. У малыша в животе моей соседки Дженни уже давно выросли волосики и ноготки. Сойер как минимум дважды сменил струны на своей гитаре. А моя рука по-прежнему помнит мягкость твоих волос…
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон, это я. Снова. Полтора года подряд мечтаю услышать твой голос. Он всё такой же. Словно ты не уходил и всё ещё со мной. Словно разрушишь эту стену молчания и наконец ответишь.
Однажды ты сказал, что музыка активизирует сенсорные пути, которые приглушают болевые ощущения. Что музыка снимает боль. Так вот, ты ошибался. Музыка делает только больнее. И только твой голос заменяет обезболивающие. Я прикладываю его к сердцу, как компресс.
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон, это я. Поздравляю с юбилеем. Два года, Шон. Семьсот двадцать чёртовых дней. А я по-прежнему жду от тебя звонка. Знаешь, я тебя ненавижу! Ты – отрава, что разъела все мои внутренности до самых костей. И не найти от тебя противоядия.
Я проклинаю тот день, когда встретила тебя. И все следующие дни, которые ты отравлял своим присутствием.
***
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Прости меня, Шон! Прости, любимый, я просто сорвалась. Сама не знаю, что несу, просто очень скучаю. Я проклинаю не день, когда мы встретились, а когда ты ушёл. Триста дней назад я умерла, потому что жить без тебя невыносимо…
Часть первая
Дэвис
Дверь с размаху влетела в стену, оставив на штукатурке борозду. Дьявол! Не успел въехать в новую квартиру, а уже подпортил её внешний вид и свою карму. Не нужно было пускать ноги в ход. От пинка пострадала не только стена, но и колено. Отсалютовало острой болью. Импульс, пронзивший всё тело и чуть не опрокинувший меня на пол.
Нога подогнулась, накренив мою внушительную тушу, как «Титаник». Из коробки посыпались виниловые пластинки, за которые мне стало страшнее, чем за стену, колено и мир вместе взятые. Коллекция, которую мы с Бенни собирали с самого детства. С тех самых пор, как отец приволок проигрыватель с гаражной распродажи Дойлов. Мне она казалась важнее и ценнее тех спонсорских подачек, которыми меня пичкал «Монреаль Канадиенс» в честь травмы. Это им ничего не стоило, а разрыв мениска стоил мне целой карьеры.
Кое-как опустившись на здоровое колено, я бережно подобрал пластинки, среди которых завалялась мамина любимая с Уитни Хьюстон на обложке, и уложил назад в коробку, точно убаюкивал хрусталь. Из всех вещей, что прибыли со мной по новому адресу, эти стоили дороже блестящих часов «Вашерон», что подарили ребята в честь первой победы после перехода в клуб. Дороже золотых запонок с эмблемой «Монреаля», что клуб презентовал каждому игроку к началу сезона. И даже дороже всей хоккейной экипировки, которая пропутешествовала со мной из самого Квебека и которая теперь была мне не нужна.
Чаще всего самые ценные для нас вещи не имеют никакого отношения к деньгам. К тому, что можно купить, продать или выкинуть. Ведь дороже всего воспоминания, а их так просто не купишь, не продашь и не выкинешь.
Хотя лицо Ривза за спиной Вэлери я бы с радостью выкинул из памяти. Как и последние восемь лет наших отношений, из которых не вышло ничего, кроме боли. В колене, в скуле моего старого друга, в сердце. У одной Вэлери ничего не болело, раз она так легко променяла всё, что мы пережили, на всё, что ещё предстоит пережить с другим.
Квартирка пуста и одинока. Самое то для пустого и одинокого скитальца вроде меня, так что мы отлично уживёмся. Не придётся притираться к навороченной плите или слишком скользкому кожаному дивану. Парень, что жил здесь до меня, не особенно старался сделать из холостяцкой берлоги уютное гнёздышко, за что ему огромное спасибо.
Мужчине многого не надо. Место, куда завалиться спать. Место, где хранить пиво. И место, куда приткнуть пятую точку, пока по ящику идёт плей-офф. Гонорары «Монреаля» меня разбаловали, но не настолько, чтобы искать царские хоромы.
Под мои спартанские нужды эта студия вписывалась идеально. Громадная гостиная, совмещённая с кухней – от дивана до холодильника не больше двадцати шагов, так что заблудиться никому не светит. Диван из коричневой ткани, на котором будут незаметны пятна от соуса «Терияки», без которого не обходились ни одни посиделки с парнями. И плазма в сорок дюймов, которую видно из любого угла комнаты, да ещё и из окон напротив – бонус для соседей, которые умеют пользоваться биноклем, но не платят за кабельное.
Я нашёл эту жемчужину холостяцкой жизни на первой же странице агентства недвижимости «Зиллоу». Третье объявление, которое попалось на глаза, и такая удача! Я тут же связался с владельцем и через день уже получал заветные ключи из первых рук. Мне нужно было как можно скорее перевезти свои вещи от Вэлери, пока её приторный запах духов не пропитал каждую фибру моих толстовок. Каждый сантиметр моей души. Некоторые запахи не так-то просто выводятся даже регулярными стирками. А я намеревался стирать Вэлери с самыми едкими порошками, лишь бы она скорее выветрилась из моей жизни.
Хозяину же нужно было срочно сдать кому-то жильё, так как он уезжал куда-то на север, присматривать за сестрой, что подхватила какую-то хворь, потеряла рассудок или не может сама передвигаться – я не разобрал. Так что звёзды сошлись по всем параметрам.
Мистер Мейфилд, вернее Джим, как он просил себя называть, протянул ключи с таким видом, словно сам хотел поскорее избавиться от обузы. Вся его экскурсия свелась к рассказу из дверного проёма – носки его потёртых, коричневых ботинок ни на сантиметр не пересекли линию порога. Будто едва он ступит в квартиру, тут же испарится. Странность, что бросилась в глаза даже такому слепцу, как я. В остальном он показался мне приятным малым. Этакий добряк, что перестал бороться с жизнью и плыл по течению в своей зелёной, клетчатой рубашке, с побелевшем пухом на макушке и полным безразличием к происходящему. А ещё у него были безумно грустные глаза.
– Почему так дёшево? – Удивился я, рассматривая квартиру, где бы я мог перекантоваться, пока вся эта история пылью не уляжется под ногами.
Приличный район в шаге от озера Мичиган с его выдающимися пейзажами. Метро прямо за углом, несколько приличных магазинов по периметру и даже симпатичный ресторанчик «Палермо» через улицу. Надеюсь, там подают сочные стейки или хотя бы неплохо запекают курицу. За последние несколько лет я готовил разве что протеиновые коктейли. То барбекю на заднем дворе нашего капитана не в счёт, потому что за мной приглядывала шесть пар глаз – парни ни за что не дали бы мне спалить мясо до углей. В остальном же мои руки мастерски управлялись с клюшкой и были совершенно бесполезны в готовке.
Похожие книги
