Рей взглянула на меня.
– Энджи?
– Мне действительно нужно платье.
Рей закатила глаза.
– Не говори это так восторженно. – Мел фыркнула, а Лейни вроде как улыбнулась.
Мел облизала ложку, потом спросила меня:
– Ты пригласила Тена на выпускной, Энджи?
– Тена? Нет. – Я покачала головой. – Что за вопрос?
– Мне просто было любопытно. Вы двое, кажется, сблизились.
– Что? – прохрипела я, будто меня душат.
Щеки Рей стали такими же ярко-розовыми, как и ее ногти.
– А почему бы нам всем не пойти без пары?
– Без проблем. – Мел соскребла остатки йогурта со дна своей чашки.
– Лейни?
Лейни вздохнула.
– Конечно.
Когда мы вернулись к обсуждению причесок и макияжа, кожа Рей снова приобрела нормальный оттенок.
После того как мы попрощались, я поехала на велосипеде к дому Линн, тихонько повторяя свои стихи. Чем больше я размышляла о них, тем увереннее себя чувствовала. Мне очень нужно мнение Линн. Когда я добралась до дома своей учительницы, мой желудок завязался узлом, как и мои растрепанные ветром волосы.
Я скатила велосипед вниз по мощеной дорожке и привязала его к перилам крыльца, затем сняла шлем и позвонила в дверь, расчесывая пальцами спутавшиеся локоны.
Что, если Линн не понравится текст песни? Скажет ли она мне об этом?
Наконец дверь открылась.
– Привет, Энджи… У нас сегодня урок?
– Я написала ту песню. Ну, мою песню. Я хотела показать ее тебе и, может быть, поработать над ней. Если у тебя есть время. – Я так хотела узнать ее мнение, что даже не подумала, что она может быть занята.
– Хм. Через тридцать минут я буду свободна. Можешь вернуться через полчаса?
Я застигнута врасплох. Вернуться?
– А я не могу подождать внутри?
У нее задергался левый глаз.
– Эмм… – Она оглянулась назад, на дверь кабинета с фортепиано.
– Или я могу подождать здесь? – сказала я.
Линн глубоко вздохнула.
– О’кей.
После того как она закрыла дверь, я плюхнулась на качели на крыльце. Из моей сумки выглядывал учебник истории, я почему-то решила, что это какой-то знак. Я схватила его вместе с блокнотом и начала читать о войне во Вьетнаме, записывая важные факты, но вскоре обрывки мелодии фортепиано, доносившиеся из дома, отвлекли меня. Словно пыльца, звук просочился сквозь гипсокартон и взвился надо мной.
Я села прямее, как будто моя поза каким-то образом поможет лучше расслышать мелодию. Мне нужно подойти поближе. Я поймала себя на том, что крадусь вдоль дома к окну комнаты с фортепиано.
Подобно раскатам грома, голос становился громче, глубже, сильнее, пока не заглушил щебет птиц на магнолии. Я стояла спиной к стене, мои пальцы выстукивали ритм по шероховатой поверхности. Вдруг на высоких нотах голос будто раскололся, музыка остановилась.
Мои пальцы стали неподвижны. Я задержала дыхание, боясь, что Линн и ее ученица услышат меня.
Линн начала снова, на этот раз на более низких нотах, и голос приобрел округлость, глубину, расплывчатость, которая бросила меня в бархатную бездну звука. Надеюсь, певица не курит, потому что это повредило бы ее горлу. Такие голосовые связки, как у нее, не должны подвергаться воздействию никотина. Их нужно беречь от любых загрязняющих веществ. Закрыв глаза, я ловила каждую ноту. Голос превратился в осязаемую текучую субстанцию, которая искажалась, изгибалась и взрывалась глубокими красками. Алый, фиолетовый, темно-синий.
Линн перешла на следующую низкую октаву, а голос все еще вибрировал и раскачивался, сплетаясь с инструментом, пока они не слились в одно целое. Часть меня завидовала, но другая часть испытывала благоговейный трепет.
