– Plain, – сказал я у прилавка, – ничего сверху, не заслужил я ваши пеперони.
– Это не очень было впе-чат-ли-телно, Константин, – сказал Джош мне в спину. – Или Леонид. Или Феодор.
– Феодо́р да не тор. – Я неуклюже попытался.
– Вам следовало уйти через пять минут, – продолжал он. – Потом, возможно, вернуться через час. В общем, вы не профессионал. Кто вы?
– Сначала пицца, – сказал я. – Потом можно и по пиву.
– Cheers, – сказал JC.
Еще до того, как я допил свою первую бутылку «Гиннесса», я решил отныне называть его JC. «Джош» звучало уж больно по-еврейски и невинно. Вряд ли Джош сможет спустить курок. А вот JC – запросто.
– Я должен сделать вам комплимент по вашему английскому, – сказал JC, – хотя иногда он звучит немножко странно…
Weird, сказал он. Мы уже перешли на английский, и это была хорошая примета.
Я просто таю. Rudy’s, где мы устроились у стойки, – это мечта, а не бар. Это все равно как я пришел в «Иллюзион» на Котельнической смотреть старое голливудское: гаснет свет, зал наполняется тяжелым застоявшимся пивным амбрэ, в углу включается джук-бокс и сквозь треск слышится “ (Sittin’ on) The Dock of the Bay» Отиса Реддинга.
Я сто раз видел этот оазис для пасынков судьбы на экране, и сейчас я нисколько не был удивлен, когда в углу стойки я увидел мужика в пожеванном костюме с безнадежно съехавшим галстуком. Он молча массирует свой стакан со скотчем, и каждая из ста морщинок в его лице кричит: Нах мне нужна такая жизнь.
Для полноты картины на другом конце бара сидит расплывшаяся блондинка «сорок плюс», которая тут же открыто уставляется на JC – галстук-костюм, все на месте. Чем не кавалер.
Что я мог рассказать JC об отделении Госфильмофонда «Иллюзионе» и о синюшном недоумке, сидящем среди старушенций в темном зале и беззвучно повторяющем диалог вслед за Хамфри Богартом и Гэри Купером?
– Поздравляю, – сказал JC. – И что это все имеет…?
– А можно я покажу вам небольшой фокус?
Инициатива – это наше все.
– Напишите число. Да прямо тут на салфетке. Ручку дать?
Я, как юный пионер, «Всегда готов!». Это всего лишь Paper Mate, десять за доллар, с длинным стержнем, который я удлинил кусочком пластика. В любом случае ручка «Монблан» – в этом баре?
– Сколько цифр?
– Неважно. Не показывайте.
JC прикрывает ручку левой рукой, но я вижу, как движется верхушка, и вычисляю номер – 44. Детский лепет. Но протокол нужно соблюдать.
– Готов? Значит, так… Ваше число состоит из одной цифры… нет, двух.
Есть.
– Первая цифра – пять или меньше? Четыре? Четыре.
Есть.
– Вторая цифра – пять или больше? Нет – меньше. Четыре?
Есть.
– Так что – 44?
Я раскланиваюсь под оглушительные аплодисменты.
– Забавно, – кивает JC. – К сожалению, у меня нет связей в мире эстрады. Вы в «Желтой телефонной книге» не смотрели? Где все по профессиям разложено?
Ничо-ничо, сопротивление – это хорошо, то, что нас не убивает, и т. д. Я потихонечку зверею, и фишка в том, чтобы подворачивать огонь ме-е-едленно, не переигрывая.
Блондинка разглядывает нас с повышенным интересом. Ну какие там мысли у нее читать, когда она и так смотрит на мир через призму, не мытую годами…
Свет-камера-мотор.
– Здрасте-как-вас-зовут, меня-зовут-Филипп-зовите-меня-Фил-просто-Фил, а-вы-знаете-что-вы-нарушаете-закон-штата-Нью-Йорк, нельзя-в-баре-сидеть-с-пустым-стаканом, а-могу-ли-я-осмелиться-и-предложить-вам-его-наполнить, и-что-же-вы-такое-пьете?
