Дверь открыл Мансур. Сын ничуть не изменился: все такой же тощий и бледный, с патлатой черноволосой головой. Он так и выглядел лет на десять, хотя ему уже исполнилось четырнадцать.
О его существовании Петр узнал только в этом году. До этого мальчишка воспитывался в Стамбуле среди курдов, а его мать Дилар убили не без участия спецслужб Турции. Зарифа после смерти подруги воспитывала Мансура и вывезла в Москву по просьбе Горюнова, спасая от преследования MIT.
Взглянув на него, Петр снова подумал о Заре. Как он расскажет сыну, что потерял и ее?
– Баво! – он назвал его папой по-курдски, а дальше радостно заговорил на турецком, с блеском в черных озорных глазах. – А мы тебя ждали еще час назад. Дядя Женя сказал, что привезет тебя…
Мансур неожиданно полез обниматься, боднув лохматой головой отца в подбородок. Поверх его макушки Петр увидел Сашу с… младенцем на руках. Александра коротко остригла свои пшеничные волосы и стала похожа на девочку-подростка. Темно-синие глаза, окаймленные тенями от недосыпа, выглядели большими. Ребенок лежал у нее на сгибе правого локтя, левой рукой она смущенно провела по своим волосам.
– Во время беременности полиняла, – пояснила она и ушла в комнату положить младенца.
– Чей ребенок-то? – не нашел ничего умнее спросить Петр ей вдогонку.
Мансур засмеялся. Он учил русский, хотя сам говорил с сильнейшим акцентом, но прекрасно понял, что имел в виду отец.
– Это как со мной, – съехидничал Мансур по-турецки. – Ты не верил, что я твой сын.
– Говори по-русски, – однако по-турецки велел Горюнов. – И не вмешивайся! Я просто не знал! Скажи хоть, это мальчик или девочка?
– Я заставляю Мансура говорить по-русски, а ты снова лопочешь с ним по-вашему, – Саша торопливо появилась из комнаты и обняла Петра, горячо зашептав ему в шею. – Теперь все? Евгений Иванович сказал, что ты больше не уедешь.
– Не понял, – Петр отстранил ее, взяв за плечи. – «Дядя Женя, Евгений Иванович». Он что, тут вас окучивал? Вился вокруг Мансура?
У Горюнова был еще свеж в памяти разговор, произошедший несколько месяцев назад с генералом о Мансуре. Александров намекнул, что пацан перспективный кадр. Два родных языка – курманджи и турецкий, знание традиций, мусульманин. Готовый нелегал. Подучить, создать легенду, дождаться, когда подрастет, изменится внешне, и засылай хоть к курдам, хоть к туркам.
– Ну что ты взвился? – Саша провела ладонью по его колючей щеке. Увидела шрам на виске, уходящий под волосы. Испуганно часто заморгала, но расспрашивать не стала. – Он помогал с переездом. Видишь, какую квартиру нам выхлопотал?
– Пока не вижу, – мрачно кивнул Горюнов, пряча за угрюмостью замешательство от встречи. Он с большим удовольствием оказался бы сейчас один, пусть и в своей старой квартире.
– Мансур, иди спать! – велела Александра и снова удалилась в комнату, крикнула оттуда. – Завтра тебе школу никто не отменял!
– Лихо ты с ним, – подхалимски заметил Петр, плетясь следом. Он оглядел спальню.
– Подсунул мне отрока, что прикажешь с ним делать? – Она переодевала ребенка, положив его на двуспальную кровать. В углу, у окна, стояли маленькая белая кроватка и комод, над которым висело квадратное зеркало, рядом с дверью – большой платяной шкаф. Горюнов присел на кровать около спящего ребенка.
– Это мальчик или девочка? – он осторожно, пальцем, провел по пухлой ручке младенца.
Руки Петра на фоне нежной кожи выглядели почти черными, не только от загара и табака, но и от въевшейся оружейной смазки. Последние недели он вместе с курдами участвовал в боестолкновениях с отрядами ИГИЛ
