Меня не видно изнутри - страница 97

– Что?

Пугающе широкая улыбка расползалась по лицу Севера. Он сомкнул губы так крепко, что они побелели, и изо всех сил старался не поддаться порыву общего гогота.

– Да что такое? – мне было не до смеха. Откуда же звук?

– Сказать ей? – он глянул на Марка и Шейлу. Те зафыркали пуще прежнего, отвернувшись в стороны.

– Что сказать?

Даже Марго хихикала.

– Ох, только не говорите, что это какой-нибудь сигнал телефона…

– Не-е, не телефон… – выдавила Никки.

– Ну а что тогда?

Марго легко похлопала Севера по плечу, дескать, рассказывай. Он отбросил волосы с лица, набрал воздуха в грудь, но басовито расхохотался. Диана подала голос издалека —растянувшись на бревне у кострища, – было видно, как она закатила глаза:

– Это сойка. Они умеют подражать звукам. Мы близко к городу, так что чего тут только не услышишь. И дрель, и музыку, и детский смех…

– Ах вот оно что… А смеётесь почему?

– Жуть была месяц назад, – наконец объяснился Север. – Посреди ночи как младенец завопит! Я чуть с дуба не рухнул.

– В прямом смысле, – добавил Рем.

Он достал откуда-то булочку и стал выковыривать из неё изюм. Север отпихнул Рема в сторону от лестницы и окликнул меня. Мы поднялись в домик.

Света внутри не было. На полке у входа Север нащупал светодиодный фонарик и включил его. Фонариков было несколько. Вручив мне второй, Север показал, где на корпусе кнопка, пускающая разряд тока.

– В целях безопасности, – пояснил он. Хотя это больше пугало, чем успокаивало.

В домике было две комнаты – обе гостиные. На входе их объединял закуток, придающий планировке форму подковы. С противоположной стороны проделали два окна без стёкол. Сейчас они были закрыты деревянными ставнями. Темень.

В свете фонарика я разглядела, что ветви, извиваясь, проходят прямо сквозь комнаты. Их явно украшали не один год. Сплошь увешанные чем попало – бумажными гирляндами, оригами на ниточках, талисманами, ловцами снов с выкрашенными перьями, бусами и цепочками, уже знакомыми «капельками», пёстрыми фенечками, монетками на шнурках и цветастой бахромой ленточек, – они навевали мысли о тайной лавке магических артефактов.

Под креслами-мешками, плотно уставившими пол, едва просачивался потёртый бордовый ковролин, прожжённый в нескольких местах. Видно, на него частенько роняли сигареты. К одной из стен прилипло пестрое безвкусное панно ручной работы. Я сначала подумала, что оно служит утеплителем, но потом оказалось, что панно закрывает горелое пятно после неудачной попытки задуть свечи на торте – как это произошло, мне так никто и не признался, но с того дня друзья договорились не приносить в домик ничего горючего. Я сразу воспылала любовью к электрическим фонарикам.

Стеллаж у дальней стены доверху завалили кухонной утварью, тёплыми вещами, одеялами и пледами, коробками с консервами, снеками, старыми газетами, книгами, журналами, настольными играми, спортинвентарём и разным хламом. На нижней полке, у баррикады из свёрнутых спальных мешков стоял закопчённый медный чайник и несколько больших бутылок с водой. Во второй комнате – почти такой же – даже был раскладной стол, прислонённый к стене. Марго сказала, что его ни разу не доставали – стол занимал слишком много места.

А ещё здесь было много фотографий. Они придавали домику обжитой, личный облик. Без рамок, приколотые вразнобой цветными канцелярскими гвоздями, снимки ершились ворохом вокруг панно. Яркие, выцветшие, пересвеченные, смазанные, чёрно-белые, помятые… Поездки в фургоне и посиделки у костра. Марк с удочкой у озера. Север щурится в камеру, по горло в воде – стройная, гибкая Шейла в красном купальнике стоит у него на плечах, готовясь к прыжку. Удивлённая Вероника и исчезающий кусок торта – у Рема изо рта торчит сломанная свечка. Диана с бокалом вина укуталась в плед на увитом цветами балкончике. Фрэдди в костюме рождественского оленя. Марго в широкополой соломенной шляпе греется на солнышке перед особняком – позади неё Лили и Натан возятся с облезлой, лохматой, но очень счастливой собакой.