Меня зовут Ксенофонт - страница 4

Нурсия после финального аккорда картинно закатила чуть раскосые глаза, поджала губки и с деланым недовольством произнесла, обращаясь больше на камеру, чем к своему парню:

– Сережа, ну что у тебя за песни такие?

– Какие, моя радость? – лучезарно улыбнулся ей Ксенофонт. Так всегда серьезный Серега улыбался только ей и никому больше.

– Невеселые какие-то…

– Как наша жизнь, милая, – задумчиво изрек Серега, ловко перебирая по ладам и выдавая на гитаре какое-то до боли знакомое соло.

– Да ну тебя! – Нурсия поднялась с валуна, потянулась всем стройным своим телом и подошла к краю утеса, любуясь с высоты на морскую даль в лучах заката. – Как можно сетовать на жизнь, когда вокруг такая красота?

– Я не сетую, любимая, – возразил Серега. – Просто я всегда начеку.

А дальше она отобрала у него гитару и, бережно отложив инструмент в сторону, обхватила его за шею руками, дабы он хоть в эту минуту позволил себе расслабиться. И он только в ее объятиях действительно позволял себе это. Их продолжительный поцелуй тоже попал во внимание камеры, о которой они попросту забыли. Всё было как в кино. И это кино почти десятилетней давности не переставало прокручиваться на компьютере время от времени.

Год спустя после того незабываемого отпуска Нурсия вышла замуж. Не за него. У Сереги тогда дела шли из рук вон плохо. Попал под сокращение, а найти другую достойную работу, как выяснилось, непросто. Еще если б он был шофером или строителем, то без работы не проходил бы и недели. А название его профессии было довольно редким: технолог молочных продуктов. Друзья и Нурсия в шутку называли его веселым молочником, в честь известной продуктовой марки. Серега не обижался, когда вместо гордого Ксенофонта его, подтрунивая, называли так. Главное, что на работе его ценили, и зарплата была такая, что деньги водились всегда. Но когда он остался без работы, все пошло кувырком, и отношения с Нурсией перечеркнула какая-то дурацкая мелкая ссора. Серега даже не помнил, из-за чего они тогда поцапались, но она ушла – как потом выяснилось, навсегда.

Сейчас у нее подрастает сын. Из надежных источников, от общих знакомых Ксенофонт, продолжавший следить за ее жизнью все эти годы, узнал, что семейная жизнь у нее дала трещину и с мужем она на пороге развода. Это означало, что у него на горизонте замаячил новый шанс, которого он все эти годы ждал, так и не построив больше отношения ни с какой другой девушкой. Ему требовалась всего одна искорка, чтобы высечь пламя, и он дождался этой искорки надежды, злорадствуя от осознания факта разрушения ее семьи. Одно лишь смущало: сын. Серега не был женат и не имел опыта общения с детьми. А тут не какой-нибудь грудничок, а довольно взрослый уже пацан шести лет. В этом возрасте ребенок прекрасно понимает, кто чужой, а кто свой. Сереге не был нужен пацан, ему была нужна эта женщина. И он выжидал, пытаясь гнать прочь сомнения, когда наконец несостоявшийся муженек уйдет в отставку.

А между тем закончился безработный апрель-домосед. Май засиял припекающим солнцем в лазурных небесах, нарядив зеленую Казань в обновки из распустившихся листьев на городских деревьях и трав на газонах. Как Серега и предполагал, горожане, уставшие от домашнего ареста, загомонили, как песцы на звероферме, звенящие мисками в клетках, почуяв близость обеда. Первый всеобщий демарш случился аккурат в День Победы. Городскую зону отдыха Лебяжье на западной окраине наводнили отдыхающие. Дымились мангалы на берегу озера, сновали толпы съехавшихся со всех районов горожан, носились велосипедисты, катились детские коляски по недавно устланным мосткам. Каждую захудалую скамейку, каждое пригодное для сидения бревнышко оккупировали для пикников. Все пространство, куда можно подъехать, превратилось в безнадежный затор из приезжающих, уезжающих и припарковавшихся автомобилей. Прибыли к берегам озер и вездесущие труженики пера из местных СМИ – они выборочно подходили к отдыхающим, задавая одни и те же вопросы: не боятся ли они заразиться китайской чумой в плотном окружении толпы?