– Что… – пытаюсь выговорить я, но с моих губ слетает лишь слабый вздох.
Я подношу руки к лицу, тру глаза, и через мгновение тень исчезает. Что это было? И откуда этот внезапный запах смерти?
– Фу, как от них воняет… – с усмешкой говорит Парфенопа, прерывая поток моих мыслей.
Я смотрю по сторонам, ничего не понимая. Она права: наверное, этот жуткий запах исходит от людей. Какие они всё-таки грязные, их кожа и одежда вечно пахнут по́том.
– Что с тобой? – спрашивает меня Лигейя.
– Ничего… – шёпотом отвечаю я.
Я больше не вижу никого, кроме крестьян, уставших от тяжёлой работы в поле. У одного из них, самого старшего, добрый утомлённый взгляд и слегка приоткрытые в искренней беззубой улыбке губы.
Крестьяне устраиваются за столом, мы располагаемся между ними, а они и не подозревают о нашем присутствии. Мы с Левкосией занимаем пустые места, Парфенопа и Лигейя облокачиваются о стол.
– Мы ждём! – полушутя кричит один из мужчин, хватая и надкусывая кусок сыра.
Девушки, которых мы видели в доме, быстрым шагом выходят во двор, неся блюдо с рыбой и кувшины с вином. Аромат жареного тунца плывёт над столом.
– Это их рабыни? – спрашивает меня Лигейя.
– Мне кажется, они бедные, не думаю, что они могут позволить себе рабов… – рассуждаю я, наблюдая за сценой. – Наверное, это дочери их обслуживают.
Девушки исчезают в доме так же быстро, как появились.
– Деметра и сегодня щедра к нам. Это для неё! – восклицает старик, беря лепёшку с тарелки перед собой.
Я только теперь замечаю, что на керамике изображена мама. Мои подруги тихо хихикают.
– Пусть она всегда защищает нас от голода, и да будет наш стол всегда таким же богатым! – вторит ему человек, который мне кажется хозяином дома.
– Богатым? Судя по посуде, не скажешь… – замечает Парфенопа с озорной улыбкой.
– Им и так хорошо. Значит, им хватает.
Мне почему-то хочется защищать их. Человек рядом со мной берёт немного ячменя из полупустой миски. Я смотрю, как он подносит его ко рту. По-моему, он очень голоден. Когда мой взгляд падает на миску, она внезапно наполняется ячменём. До самого края.
– Кора, ты что делаешь?! – вскрикивает Парфенопа.
Левкосия и Лигейя тоже уставились на меня. Я не понимаю, что происходит.
– Я не знаю, я…
– Кора!
Ячмень в другой миске начинает набухать, как будто что-то снизу подталкивает его к самому краю.
– Кора, мне кажется, это уж слишком…
Ячмень пересыпается через край, шуршит по столу.
– Останови его!
Я чувствую, что у меня начинает гореть лицо, я волнуюсь. Я смотрю на ячмень и умоляю его остановиться. И зёрна замирают как по команде. Крестьяне мирно беседуют между собой, ничего не замечая. Мои подруги заливаются смехом, я успокаиваюсь. Потом тоже начинаю смеяться. Я впервые пустила в ход свою божественную силу?
– Бедные крестьяне! Давай, Кора, дай им ещё добавки! – дразнит меня Лигейя.
Может, попробовать? Интересно, у меня получится ещё раз? Я смотрю на блюдо с изображением моей матери, и оно вдруг доверху наполняется лепёшками. Я перевожу взгляд на своих белокурых подруг. Они уважительно кивают головами.
Пожилой крестьянин замечает внезапно наполнившееся блюдо и в ужасе отскакивает.
– Это невозможно! – кричит он, но остальные как будто не слышат его, наливая себе ещё вина. – Я ведь их съел! Я уже съел все лепёшки… Тарелка была пуста! – продолжает кричать крестьянин.
– Дедушка, успокойся! – со смехом говорит самый молодой из пирующих.
