Мера любви. Избранное - страница 13
Как пьянит неожиданный воздух!
Как шатает морозная ночь!
На вокзале привычно и ловко
Изможденных, стоявших едва,
Словно вещи, заткнув в упаковку,
Как нас втиснули в эту кладовку
Общей площадью метр или два?!
Что ей наша тоска и усталость!
Насмерть сдвинула наши тела,
Безразмерной кладовка казалась,
Девять женщин в себя приняла…
Нерушимое воспоминанье —
Как стоим уплотненной гурьбой:
Падать некуда в общестоянье…
И невольно, теряя сознанье,
Подпираем друг дружку собой.
Старушка-профессор, страдая падучей,
Почти умирала, лишаясь сил,
Стоять среди нас – было самое лучшее:
Падением обморок ей не грозил.
Как жаждали хлеба пустые желудки,
Иссохшие губы молили: «Воды!»
Вот так простояли мы
чуть ли не сутки
В немом ожидании новой беды.
Формально же – не было истязанья,
Противозаконных его примет;
А если пытка была без названья,
Считалось, ее действительно нет.
Контрастом к бывшим словам привета
«Доброе утро!» – звучало для нас:
«Вы не в санатории!»
Фразу эту
Нам повторяли тысячи раз.
Чикаться, что ли, с «врагами народа»?
Изменников Родины – расстрелять!
У них отобрали только свободу,
А надо было и жизнь отнять!
Вдруг чашкой разбитой печаль раскололась,
И средь несчастных измученных тел
Девушки юной вырвался голос
И гурилевскую песню запел.
Вот в Таганке нам петь запрещали,
Но сейчас за массивной стеной
Надзиратели враз замолчали,
Не бранились уже, не кричали,
Не стучал сапогами конвой…
Пела девушка – ангел Господень,
Арестантка – такая ж, как мы.
А была незаметною вроде,
Но, стесняясь слегка при народе,
Поняла вдруг, что голос – свободен,
Неподвластен режиму тюрьмы.
Словно выйдя из адова круга,
Мы старались тоску превозмочь
И, с трудом обнимая друг друга,
Уже верили: кончится ночь!
Молодели душою и телом
И шептали:
«Мужайся! Держись!»
Улыбались…
А девушка пела,
И волшебные звуки неслись…
Ну а время текло своим ходом,
И маячили где-то вдали
Воля, солнце и синь небосвода,
Но, как символ былой несвободы,
Те минувшие тяжкие годы
Эту песню для нас сберегли.
Они молодость нашу промчали,
Ну а старость – совсем не легка.
И бессмертный ямщик, как вначале,
Все поет и поет о печали,
И дорога пылится слегка…
В его пенье мне чудится снова
Звон далекий в бессонном мозгу,
Но спадают былые оковы…
«Колокольчик» люблю Гурилева,
Только слышать без слез не могу…
Моим друзьям – репрессированным
Я в ожиданье всю ночь не уснула,
Вся в мыслях о прошлом, былом,
Вот и еще опустели два стула
За нашим печальным столом.
Стареем, уходим – подчас неприметно,
И к нам беспощадны года.
Как люди – мы все, разумеется, смертны,
Бессмертна лишь наша беда.
И пусть мы грустим в долгожданный наш вечер,
Но дружбы у нас не отнять.
И тихо сияют зажженные свечи,
И светятся лица от радости встречи,
И мы молодеем опять.
Нет, доброта у нас – не с кулаками,
Коль надо – поможет любой.
До вздоха последнего – мы могикане,
Сплоченные общей судьбой.
Нас всех согревает тепло и участье,
Сознанье, что все мы друзья.
Сильнее, чем горе, – великое счастье,
Единая наша семья.
На трудном пути пусть всегда вам поможет,
Кто не однажды любому помог,
С кем были мы нашей судьбою похожи,
Кто был, как и мы, репрессирован тоже.
Вторично воскресший и праведный Бог!
Да, наши ряды с каждым днем все редеют,
Но дружба у нас – до последнего дня…
Когда ж за столом и мой стул опустеет —
Добром помяните меня…
Минута молчания
Мы уходим
Посвящается военному поколению моих ровесников
Отряд защитников страны
Так неуклонно убывает…
Осколки умершей войны
Похожие книги
