– Сок в тумбочке, – неожиданно четко, хотя и шепотом, отозвалась Вика.
В тумбочке был не только сок, но и всевозможные фрукты, коробка роскошных шоколадных конфет, еще какие-то коробочки. Одна из них показалась мне знакомой – «Рафаэлло». Я решительно вскрыла эту коробочку, сунула одну конфету Вике в рот, потом занялась процедурой наливания сока. Сама же Виктория без моей помощи приняла полусидячее положение и сок выпила с видимым удовольствием.
– Курить хочешь? – спросила я. – Тут у тебя блок шикарных сигарет.
Вика покачала головой.
– Не сейчас. Потом, может быть.
И снова легла, повернувшись лицом к стене. Очень кстати (для нее) как оказалось: щелкнул замок и в палату в сопровождении медсестры вошел мужчина средних лет и средней наружности, белый халат которого был наброшен на милицейскую форму.
– Данилова, к вам пришли!
Ага, значит, Петр Андреевич не просто поболтал с очередной пациенткой, а принял какие-то меры. В смысле, привлек к моему делу внимание правоохранительных органов.
– Майор Степанов, – представился новоприбывший. – Пришел побеседовать с вами о недавних… событиях.
– Спасибо большое, – искренне поблагодарила я.
– Не за что, работа такая. Так в чем проблема, Нина Максимовна?
– Проблема в том, что я не покушалась на свою жизнь, так что психически вполне здорова.
– А волосы зачем спалили?
– Зачем их спалили мне? – уточнила я. – А затем, чтобы раз и навсегда отбить охоту затевать разговор о разводе. Это чисто мужская привилегия, как оказалось.
– То есть волосы вам сжег муж? Я правильно понимаю?
– Абсолютно. Зажег все четыре конфорки и нагнул меня над плитой спиной к огню.
– В заключение «Скорой» написано, что вы были в состоянии…
– Сильного алкогольного опьянения, – устало завершила я уже знакомую фразу. – Только в заключении не сказано, что спиртное мне в рот влили тогда, когда я уже была в шоковом состоянии от страха и боли.
– Вы хотите сказать, что вас напоили силком?
– Не напоили, а напоил. Вполне конкретный человек, мой собственный супруг. Сначала он расправился с моей шевелюрой, а потом соответствующим образом выстроил мизансцену.
– А вы не преувеличиваете?
– Господин майор, вам наверняка доводилось видеть попытки самосожжения. Ну, если не лично наблюдать, то хотя бы в кино. Человек обливает себя бензином с ног до головы, а потом подносит спичку или зажигалку…
– К одежде, – машинально закончил майор.
– Именно. Очень неудобно поджигать волосы, особенно длинные. Они ведь всю спину закрывают, у меня, например, закрывали даже, извините, «казенную часть». И как я, по-вашему, ухитрилась их спалить, не причинив вреда остальному?
– Все, что вы рассказываете, действительно странно. Хотите написать заявление о применении к вам силовых методов?
– Знаете, не просто хочу – мечтаю.
– Посадить думаете?
– Обязательно. Только не в тюрьму.
Майор воззрился на меня в полном изумлении:
– А… куда же?
– Да хоть сюда вот, – безмятежно ответила я. – Или в другую какую-нибудь психушку, покруче. Чтобы палаты – на двенадцать человек, пациентов к койкам привязывают и в туалет – только под конвоем.
– Мысль интересная, – хмыкнула майор. – Но если давать делу ход, вашего супруга все равно для начала могут только в КПЗ упрятать.
– Это уже детали. Я хочу выйти отсюда и развестись. Не хочу жить с человеком, который способен на такое. Не хочу и не буду.
– Пишите заявление, Нина Максимовна.
– Давайте бумагу, ручку и диктуйте.
