Спустя еще час Мэри ощутила себя как на раскаленной сковороде. После безумного холода ей стало невыносимо жарко. Снять что ли куртку с шапкой? Она хотела стянуть с себя «варежки», но пальцы не сгибались. Или сгибались – она их не чувствовала. Мэри неожиданно рассмеялась. Смех ее становился все громче и в итоге превратился в свистящий хрип.
– Какая же тут у вас жара… – руки повисли, как шланги, и девочка брела вперед, даже не глядя перед собой. Если она обо что-то споткнется и рухнет, то точно больше не встанет. Рядом прыгал Томик, останавливался перед ней и лаял, пытаясь привлечь внимание хозяйки, чтобы та не потеряла сознание. Мэри все шла вперед, сгорая от жары. Пройдя десятки километров по сугробам в такой холод, организм сам начал вырабатывать энергию, чтобы согреть и спасти тело. И хватило этой подзарядки ненадолго.
Спустя еще полчаса батарейки сели.
Мэри сидела на снегу и смотрела вниз, покачиваясь из стороны в сторону и улыбаясь, как наркоман, принявший только что долгожданную дозу.
Совсем чуть-чуть… что в этом такого? Уже стемнело, дуреха, а ночлега у тебя нет. Неужели ты готова умереть, не проглотив хотя бы капельку воды?
Мэри медленно подхватила снег своей не сгибающейся ладонью в замерзшем носке и припала к нему губами, жадно поедая снег, комкая и высасывая из него воду. Томик лаял, рычал, но Мэри его не замечала.
Напившись, она почувствовала, как веки ее слипаются. Хитрюга Морфей уже не легонько касался ее головы – он с нежностью обнял ее, как обняла бы бабушка, увидев Мэри.
Снег… ты спас меня… ты такой мягкий и теплый… комфортный… накрой меня одеялом. Я просто усну.
Томик начал метаться и скакать рядом, рыча, лая, скуля. Он чувствовал, что теряет хозяйку. Она зависла в сидячем положении с закрытыми глазами, руки повисли.
Проснись!
Нет. Мне наконец-то хорошо.
Проснись же!
Зачем? Мне тепло.
Томик начал тыкаться мордой в холодный нос хозяйки, от чего она покачнулась и рухнула в сугроб. Пес наскочил на нее передними лапами и начал толкать ее, тормошить.
Да чего тебе надо?!
Вдруг Мэри начала кашлять, перевернулась на живот, и ее вырвало водой. К горлу подкатывали рвотные позывы, она икала, отрыгивая пустоту, так как тошнить было нечем. Откашлявшись и отплевавшись, Мэри раскрыла глаза, с трудом разлепив замерзшие ресницы.
Глядя перед собой, она попыталась сообразить, что произошло. Где папа? Где мама? Она не понимала где находится и почему вокруг темно и столько снега. Наконец, сознание ее прояснилось и она устало приподнялась на одно колено. Томик поскуливал рядом, бодая свою хозяйку, чтобы она окончательно проснулась.
– Я встаю, я встаю. – Мэри попыталась подняться с колен, но упала. Пошатываясь, со второй или третьей попытки ей все же удалось устоять на ногах. – Идем дальше. Идем.
Сознание ее где-то витало. Она не помнила, сколько еще прошла, боль в ногах и руках приутихла, затем вернулась с удвоенной силой. Появился зуд в некоторых местах, жжение. Каждый шаг отдавался сильной болью, и казалось, что она въедалась прямо в мозг, а затем распространяясь по всему телу.
Дорога начала идти в гору. Мэри хваталась замерзшими руками за деревья, осторожно шагая, постанывая от боли. Сугробы вроде бы стали меньше, но все равно было ощущение, что идешь по болоту. Тягучему. Засасывающему.
Пальцев рук и ног Мэри уже не чувствовала вовсе и ей казалось, что она плывет над сугробами.
