Следом за ним поспешал мальчишка с двумя стаканчиками лимонада для дам. Кинув ему пятачок, Четыркин уточнил:
– На чем бишь остановился? Ах да, облигации. Урушадзе такой задержкой был недоволен. Но конфликт не затевал. Из-за Аси. У той после мертворождения снова нервическая горячка случилась, и лишь встреча с родными ее несколько успокоила. Но в ту злополучную пятницу Автандил будто с цепи сорвался. Обычно он за столом весел, кавказские тосты произносит, с женой нежен и предупредителен. А тут… Сидел насупившийся и к каждой мелочи придирался, будто повод искал поссориться.
– Я даже спросила бедняжку, что с ним? – поделилась своим впечатлением Юлия Васильевна, но Ася лишь плечами пожала, мол, письмо какое-то получил, с того момента сам не свой.
– И тут графу Андрею Петровичу телеграмму подают…
– Ну какую телеграмму? Письмо.
– Телеграмму.
– Ой! Откуда тебе знать! Ты к тому моменту лыка не вязал.
– И что с того? Каким бы ни был форте-пьяным, – Четыркин сделал паузу, чтобы княгиня смогла по достоинству оценить его шутку, – письмо от телеграммы завсегда отличу. Даже прочесть сумел: «Час ночи зпт «Донон», а вот подпись разглядеть не успел. Граф так обрадовался, что сразу велел карету закладывать, мол, важная встреча. И Автандилу этак по-семейному сказал: де, если сегодня выгорит, с тобой рассчитаюсь. Тот аж подпрыгнул: «Мы второй месяц здесь, каждый день завтра-завтра, а в вашем столе облигаций на сорок тысяч, их отдайте!» Андрей Петрович рассвирепел: «Молчи! Облигации тебя не касаются. А вякать будешь, вообще ничего не получишь». У Автандила глаза налились, кулаки сжались, того и гляди выхватит кинжал и на графа кинется. Ася его успокаивать, а он: «Молчи, женщина, когда мужчины говорят!» – выскочил из-за стола и побежал в дом. Мы с графом выпили, он уехал…
– Он-то уехал, а ты под стол упал! – с укором напомнила Четыркина.
– И правильно сделал. Если бы я не нафурыкался, грабителя не поймали бы. Однако по порядку… Итак, из-за того что я на ногах не стоял, графиня Мария Дмитриевна, добрая душа, оставила меня ночевать. Уложили меня в гостевой комнате на втором этаже. У Волобуевых все спальни там, наверху. Проснулся я в третьем часу ночи, сунул руку под кровать, а горшка-то и нет. Слуги нерадивые забыли поставить. Пришлось одеваться. Вышел в коридор, а там зги божьей не видать. Свечу-то прихватить не додумал, понадеялся на белые ночи. Иду себе тихонечко по стеночке, добрался до поворота и тут слышу – скрип. Кому, думаю, не спится? Выглянул аккуратно, вдруг графиня? Панталоны-то я напялил, а про сорочку позабыл. Присмотрелся – слава богу, не она, Автандил.
– В темноте его узнали? – удивилась Сашенька.
– Так он со свечой шел.
– Прямо на вас?
Вопрос задала с подвохом. Если человек двигался в противоположную от Четыркина сторону, лицо разглядеть нельзя.
Но Глеб Тимофеевич простодушно признался:
– Нет, не на меня. Наоборот.
– И как же вы его узнали?
– Как-как? По халату с павлинами. Ни у кого такого нет. Хотел было окликнуть, но почему-то… Увы, лишен я таланта описывать свои ощущения. Потому просто поверьте, милые дамы, почувствовал что-то недоброе, зловещее. И тихонько, чтобы, не дай бог, не скрипнуть половицей, двинулся за ним. Урушадзе повернул, и я следом, он в кабинет графа, и я туда же. Вошел, смотрю, а князь ящик письменного стола ломает, в котором облигации хранятся.
