Материалами Костромской и Ивановской группы мери примерно в это же время успешно занимался уроженец Ивановской области, видный финно-угровед Е.А.Рябинин. Его книга «Костромское Поволжье в средние века», где были обобщены многолетние работы автора, увидела свет в 1986 году.
Свой вклад в изучение мерянского наследия внесли и лингвисты. В 1985 году в киевском издательстве «Наукова Думка» вышла книга О. Б. Ткаченко «Мерянский язык», в которой автор с определённой долей успеха попытался показать отдельные элементы и характеристики этого, несуществующего уже языка, определить степени связей его с языками ныне живущих финно-угорских народов.
Большая работа проведена в области мерянской топонимии. Ей в той, или иной степени занимались многие исследователи. Среди них такие известные лингвисты, как финский учёный Я. Калима, М. Фасмер, Е. М. Поспелов, А. И. Попов, А. К. Матвеев, финская исследовательница А. Альквист.
Здесь, как и в археологическом деле, не обошлось без серьёзной полемики, весьма оживившей исследовательский мир. А именно, двое последних в этом списке учёных провели на страницах нескольких номеров журнала «Вопросы языкознания» бескомпромиссную и очень полезную для выяснения характерных мерянских топонимов дискуссию. Позднее к ней присоединился ещё один очень авторитетный лингвист А. М. Шилов.
Всем этим учёным и их плодотворной деятельности мы в первую очередь и обязаны сведениями о мерянской культуре, речь о которой пойдёт в следующих главах.
Поселения, связанные с мерей
Солнце светит золотое
Блещут озера струи…
Здесь величие былое
Словно дышит в забытьи.
Ф. Тютчев.
Всё первое, остаётся в памяти, как правило, прочней и полней обычного. Вот и первый мой теплоход, и первый мой судовой рейс и особенно начало его я вспоминаю всегда в самых, почти точных, подробностях.
Шли первые дни июня, и пух тополей плыл лёгкой позёмкой по ленинградскому асфальту. Пух ложился мне на фуражку, белым кружевом стелился на фланельку и гюйс, цеплялся за материю брюк.
Торопливо стряхивая его одной рукой, а другой – схватив чемодан, я вбежал в раскрывший гремучие двери автобус и плюхнулся на свободное поблизости место.
– Не на 151-й Волго-Балт? – спросил, оглядев меня с сиденья напротив, рослый черноусый парень в белом плаще.
– Да! – удивился я.
– Я оттуда, ждём мы рулевого-моториста, сказали, что практиканта с училища пришлют…
Мы вышли у Александро- Невской Лавры, познакомились.
Мой неожиданный попутчик и будущий коллега – Альгирдас (он был литовцем) повёл меня к причалу, блестевшей уже неподалеку, Невы.
Под берегом открылись, стоявшие рядами, суда.
– Альгирдас, к нам курсант? – крикнул, перегнувшись за леер мостика, со стоявшего ближним корпусом теплохода, в форменной кремовой рубашке полноватый человек.
– Да, – откликнулся мой спутник, добавив тихо в мою сторону, – капитан.
– Хорошо! – улыбнулся капитан, – уважаю курсантов, поднимайтесь оба сюда.
Мы поднялись в судовую рубку…
Сияние капитанского лица слегка поблёкло, когда он узнал, что это первая моя штатная практика и в транзитных рейсах я ещё не бывал.
– Ладно, – сказал он после паузы, – рулевого-моториста мне всё равно надо, научишься. Ты вот что, – повернулся он к Альгирдасу, – веди его к старпому, пусть устраивается – и, хлопнув меня по плечу, подтолкнул к двери…
Наутро, после вечерних любований, играющими в иллюминаторах, береговыми огнями и почти бессонной с непривычки ночи от дрожи переборок и шума моторов, спешащего в рейс теплохода, я стоял на руле, получая навыки судоводительского дела.
