Мессалина: Распутство, клевета и интриги в императорском Риме - страница 18

Залы богатых людей, и без того блиставшие фресками или экзотическими породами мрамора, тогда, как и теперь, были заполнены коллекциями разорительно дорогих предметов античного искусства. Римляне знали, что их прославленные предки на самом деле были неотесанными головорезами, и это их раздражало. За искусством достаточно было отправиться в Грецию. В Грецию они и отправлялись. С конца III в. до н. э. римляне покупали, воровали или вымогали греческие шедевры в невероятных масштабах. Один за другим корабли, груженные бесценными мраморами, бронзами и живописными панно отправлялись из центров греческой культуры к центру римского богатства.

В городе состоятельные люди скупали и сносили целые кварталы, устраивая для себя сады наслаждений. В этих обширных городских парках, как и в своих просторных загородных владениях, удаленных от жары и грязи города, они стремились перещеголять природу, возводя горы, выкапывая пещеры, создавая искусственные реки, которые они называли «Нилом» или «Евфратом»[9]. Как раз на этой волне состязаний в садово-парковой архитектуре Лукулл разбил свой террасный парк на холме Пинций – во владениях, ради которых Мессалина впоследствии, по легенде, пойдет на убийство и в которых она потом будет убита сама.

По крайней мере на первый взгляд, Мессалина выбрала подходящее время, чтобы родиться в семье римской элиты. Однако римская аристократия все еще приходила в себя после столетия гражданских раздоров и пятидесяти лет гражданских войн, предшествовавших единовластию Августа.

В 146 г. до н. э. Рим получил неоспоримое господство над Средиземноморьем. Разрозненные города-государства, составлявшие в то время Грецию, полностью капитулировали после захвата и разграбления Коринфа. Весной того же года был полностью разрушен Карфаген, так долго соперничавший с Римом за морское превосходство. Но даже когда Карфаген сгорел, победоносный римский военачальник Сципион Эмилиан размышлял о потенциальных последствиях неоспоримого господства для Рима. «Славный миг, Полибий, – якобы заметил он, – но есть у меня ужасное предчувствие, что однажды та же участь постигнет и мою собственную страну»{23}. Его комментарий оказался удивительно прозорливым.

Вознаграждение за политический успех теперь принципиально отличалось от того, что имели в виду аристократы VI в. до н. э., когда создавали республиканскую систему распределения власти. Тогда ценность государственной должности заключалась в уважении и почете, которые общество оказывало кандидату. Теперь же за должностью магистрата в Риме автоматически следовала должность «промагистрата» в провинции{24}. Она давала лицу, занимающему ее, право командовать армией и прямую власть, причем его решения сенат мог контролировать только в ретроспективе, после того как истекал год его полномочий{25}. Он мог вести завоевательные войны, обогащавшие его войско и делавшие его по возвращении богом в глазах публики. А если он был готов допустить чуточку коррупции, то можно было заработать большие деньги. По мере того как ставки росли экспоненциально, система сдержек и противовесов, предназначенная обуздывать индивидуальные амбиции, под напряжением давала трещины. Влиятельные политики начали собирать личные армии и слагать с себя полномочия. Заключались и разрывались союзы, а частные разногласия, спровоцированные эгоистическими устремлениями отдельных людей, разрешались на полях сражений по всему Средиземноморью.