– Рома, подождите.
Я неохотно остановился. И когда она подошла, спросил:
– Вам художеств на моем лице мало?
– Извините, но это единственное, что хорошего я могла в тот день для вас сделать.
– А может, для полного счастья, еще и в реке стоило бы меня утопить?
– Не юродствуйте, я и сама очень переживаю, что так получилось. Хотя, нет, очень рада, что получилось именно так. Вами уже заинтересовались и вариант, что вы обычный женский соглядатай, лучший из возможных. Я пыталась вчера вечером к вам дозвониться, но вас не было. Не хотела встречаться с вами на выходе с ТЭЦ на виду проходной больницы. Подумала, сегодня уже по набережной вряд ли пойдете и решила встретить вас тут. Дай Бог, пронесет.
– А откуда у вас мой номер телефона?
– Потом объясню, идите за мной.
Немного поколебавшись, я пошел за ней. Шли минут пять где-то в районе кинотеатра «Аполло» Евгения Петровна нырнула в итальянский дворик. Осмотревшись, последовал за ней и я.
Тбилисские итальянские дворики со строениями дореволюционной постройки – это совершенно особый мир! Мир – национально колоритный и разноязычно шумный.
По утрам его метут крикливые курдянки-дворники, звучат зычные призывы зашедших торговок-молочниц и голоса, перегнувшихся из окон в утренних халатиках, осчастливливая соседских мужиков, почти вываливающимися из подмышек белыми грудями, соседок, которые выясняют у торговок молочный ассортимент. Гомон идущей в школу ватаги детей. И орущую со столба тарелку-репродуктор.
Ну, а вечером в этом же самом итальянском дворе звучат уже иные интонации. У вечно открытого водопроводного крана пара-тройка женщин, постоянно что-то моя или полоща, с одним и тем же темпераментом обсуждают, то цвет утреннего поноса ребенка, то размеры гениталий мужа дочки, а на общем дворовом столе, негромкое мужское застолье сменяется монотонным катанием костей при игре в нарды или обычным шуршанием домино, при забивании козла. И если что-то из этого хора вдруг пропадает, то значит что-то у кого-то случилось и весь двор спешит помочь.
Ну, а днем все итальянские дворы почти вымирают, так как одни на работе, другие на рынке или по магазинам. Вот в такое время я и нырнул за Петровной в её итальянский двор.
Поднялись по винтовой, знавшей множество ног, изъеденной ржавчиной лестнице и пройдя по застекленной веранде, оказались перед оббитой черным кожзаменителем дверью.
– Это моя комната, не волнуйтесь. Я сама волнуюсь, так как не знаю, правильно ли поступаю вообще.
Зайдя в помещение почувствовалось, что в нем почти не живут, об этом говорило не только отсутствие какого-либо запаха хозяев, но и слой пыли на мебели.
– Я здесь бываю редко, потому и пыль. Рома, давайте сначала я сварю кофе. Попьем кофейку, вы поймете, что никакого подвоха тут нет – успокоитесь. Я сама еще не знаю, как себя вести. Думаю, вы уже поняли, что я психически нормальная женщина и собираюсь с вами поговорить о Нино. Но не потому, что так хочу я или хотите вы, потому что об этом попросила она и телефон ваш дала мне.
6. Я твой ангел-хранитель
Мелитон Арчвадзе в бинтах, как в коконе с капельницами в обеих руках, был без сознания уже второй день. Губы были такие же белые, как и бинты и лишь черные густые брови и ресницы закрытых глаз, все на чем мог остановиться взгляд.
Женю на всякий экстренный случай особисты взяли с собой. Она стояла сзади сотрудников НКВД. Один был высокий, возрастом постарше, в очках, другой низкий волосатый с маленькими злыми глазами. Женя видела, как низкий щупал у лежащего майора пульс, потом он поднял больному веко и дернул за волоски бровей, проверяя реакцию зрачка.
