Впрочем (оно и понятно!), вернулся Роберт один. Предварительно, за три-четыре мили до нужной стоянки, он пустился на хитрые меры: перво-наперво спустил на воду маломестный парусный ялик; второе – рассыпал по низу целую бочку пороха; третье – вывел наружу специальный запальный фитиль; четвёртое – согласно недоброй идее, без сожалений поджёг. Пока корабельная оснастка неспешно, но полностью возгоралась, злонамеренный злыдень удалился на безопасное расстояние. Понаблюдал за жутковатым пожаром. Когда уничтоженное судно спустилось под воду и когда оно скрылось за гладкой поверхностью, довольный разбойник отправился дальше – последовал к остальному морскому воинству.
К «Чёрной миледи» пиратский вожак приблизился ближе к розовому закату; он специально выбрал вечернее время, чтобы не виделось, как чуть раньше палил испанское судно, и чтобы у уставшего за день заправского воинства возникало поменьше каверзных, не нужных ему, вопросов. Он угадал. Как будто глянул в проточную прозрачную воду. Хотя, зная привычки бесконтрольного сброда, просчитать распоясанное поведение – особого труда не составило. Как и предугадывалось, полупьяные негодяи вели себя вольно, кто во что горазд: кто-то валялся, уснувший, в матросских кубриках; кто-то бесцельно шлялся по грязной палубе; кто-то, азартный да разухабистый, резался в кости; кто-то изображал, беспечный, несение караульно-вахтенной службы. В результате прибытие капитана прошло незамеченным. Ему даже пришлось, рассерженному, неоднократно кричать:
– Вы, дьявол меня разбери, чего, – отцовские ругательства напрочь укоренились и в сы́новом лексиконе тоже, – вообще охренели?! Кто прибыл – не видите?! Вас, спящих, «повынесут», а вы – якорь мне в бухту – того не заметите, – добавлялось чуть тише, с самодовольной ухмылкой.
Минут через десять, прошедшие с того момента, как Роберт соизволил пришвартоваться, сверху спустилась витая подъёмная лестница. Ловкий пройдоха по-обезьяньи, быстро взобрался. Едва перевалился за верхнюю часть борта́, велел собраться всему подвластному войску. Кто пошатываясь, кто даже и спотыкаясь, они выстроились напротив – скучковались неровной, по-пьяному расхлябанной, группой. При иных обстоятельствах жестокий капитан кого-нибудь (ну так, для пущей острастки) непременно убил; но сейчас он должен был оправдаться «за отсутствие всех остальных» – донести правдоподобную версию. Другими словами, неадекватное состояние, отчасти коматозное, а частью и виноватое, его устраивало – более чем.
– Братья! – хитроумный проходимец специально избрал высокопарное обращение. – Все помнят, что мы отправились отгонять реквизированный испанский фрегат. Однако!.. Нас постигло большое несчастье. Мы гнали его к Багамскому архипелагу, к одному пустынному острову, когда путь нам преградили два неприлично вооружённых, – ироничное сравнение проскочило нечаянно, по старой привычке, – вражеских галеона. Явись они английскими – мы б как-нибудь объяснились. Но! К великому сожалению, нам повстречались поганые головорезы-испанцы. Хочешь не хочешь, пришлось вступать в смертельную битву. Мы бились как африканские львы; но… силы оказались явно неравными. В итоге корабль, захваченный, потопили; нам же – немногим, кто выжил, – пришлось спасаться вплавь. До обитаемой суши добрался лишь я один. Кто-то погиб в кровопролитном бою, кто-то сгинул в морской пучине; Скупой и Бродяга предпочли отдаться на милость «испанской короне», – уточнялось им специально, на случай, если те вдруг когда-нибудь обнаружатся (чтоб объявить их подосланными предателями), – Бог им судья. Так вот, в одном из прибрежных сёл сочувствующие жители снабдили меня тем парусным яликом, – плутоватый оратор кивнул за деревянную перекладину, – ну, а на нём я потихоньку добрался сюда. Вот вроде и всё. Если у кого назрели какие тупые вопросы, прошу высказывать их сейчас или забыть впоследствии навсегда. Такой добрый – разрази меня гром! – я остаюсь лишь сегодня. Завтра мы выходим в открытое море и жить начинаем вчистую по Кодексу – тьфу, чёрт побери! – по принятым правилам.
